«Я ничего не хочу об этом слышать, – сухо отчеканила Мэгги Тозиер. – Но когда ты в следующий раз увидишь своего отца, который придет домой, едва держась на ногах, отработав допоздна три дня подряд, подумай об этом, Ричи. Пожалуйста, подумай».
«Но, мама…»
«Я сказала, хватит», – резко и окончательно оборвала сына Мэгги… хуже того, по голосу чувствовалось, что она вот-вот заплачет. Она вышла из комнаты и включила телевизор, слишком громко. А Ричи, такой несчастный, остался сидеть за кухонным столом.
Это воспоминание и заставило Ричи снова покачать головой.
– Родители у меня нормальные, но такому они никогда не поверят.
– А к-как на-асчет д-других ре-ебят?
И они начали оглядываться – Билл вспомнит об этом много лет спустя, – словно искали того, кого нет рядом.
– Каких? – В голосе Стэна слышалось сомнение. – Я не могу назвать кого-то еще, кому можно доверять.
– Тем не ме-енее… – начал Билл с тревогой в голосе, а потом возникла короткая пауза: Билл думал, как продолжить.
3
Если бы Бену Хэнскому задали такой вопрос, он бы ответил, что Генри Бауэрс ненавидит его больше, чем любого другого члена Клуба неудачников из-за случившегося в тот день, когда они с Генри прыгнули в Пустошь с Канзас-стрит, и в другой день, когда он, Ричи и Беверли убежали из «Аладдина», но прежде всего потому, что он не дал Генри списать годовую контрольную, в результате чего Генри отправили в летнюю школу и тот в очередной раз навлек на себя гнев отца, полоумного Буча Бауэрса.
Если бы спросили Ричи, он бы сказал, что Генри ненавидит его больше других из-за того дня, когда он провел Генри и его мушкетеров, уйдя от них в Универмаге Фриза.
Стэн Урис сказал бы, что Генри ненавидит его больше всех, поскольку он еврей (когда Стэн учился в третьем классе, а Генри в пятом, как-то зимой Генри тер лицо Стэна снегом до тех пор, пока у Стэна не пошла кровь и он не начал вопить от боли и страха).
Билл Денбро верил, что Генри Бауэрс ненавидел его больше всего, потому что он был худощавым, потому что он заикался и потому что любил красиво одеваться («По-о-осмотрите на э-э-этого г-г-гребаного пе-е-едика!» – воскликнул Генри в День профессиональной ориентации, который проводился в школе в апреле, а Билл пришел в галстуке; и еще до конца дня галстук с него сдернули и повесили на дерево, растущее на Картер-стрит, далеко от школы).
Генри Бауэрс действительно ненавидел всех четверых, но мальчишка из Дерри, который занимал первую строчку в личном хит-параде ненависти Генри, до третьего июля не имел к Клубу неудачников ни малейшего отношения. Первая строка принадлежала Майклу Хэнлону, чернокожему мальчишке, который жил в четверти мили от фермы Бауэрса.
Отца Генри, Оскара Бауэрса по прозвищу Буч, совершенно справедливо считали полоумным. В ухудшении своего финансового, физического и душевного состояния он винил семью Хэнлонов вообще, а отца Майка в особенности. Буч обожал рассказывать своим немногим друзьям и единственному сыну о том, как Уилл Хэнлон засадил его в тюрьму округа, когда все его, Хэнлона, куры передохли.
– Чтобы ему выплатили страховку, понимаете. – Он оглядывал своих слушателей и его глаза сверкали драчливостью (только-посмейте-меня-перебить), как у капитана Билли Бонса в «Адмирале Бенбоу». – Некоторые из его друзей солгали, чтобы подтвердить его слова, и мне пришлось продать мой «меркурий».
– Кто солгал, папа? – спросил тогда восьмилетний Генри, негодуя из-за несправедливости, допущенной по отношению к отцу. Про себя он подумал, что найдет этих лжецов, когда вырастет, обмажет их медом, свяжет и посадит в муравейник, как в некоторых вестернах, которые показывали по субботам в кинотеатре «Бижу».
И поскольку его сын никогда не уставал слушать эту историю (хотя, если б Буча спросили, он бы заявил, что рассказывал все как было), Бауэрс-старший заливал его уши ненавистью и жалобами на тяжелую судьбу. Он объяснял сыну, что все ниггеры глупые, но некоторые еще и хитрые, что в глубине души все они ненавидят белых мужчин и хотят вспахать «бороздку» белой женщины. Может, дело совсем не в страховке за подохших куриц, говорил Буч. Может, Хэнлон хотел возложить на него вину, потому что видел в нем конкурента, торгующего той же продукцией. Он так и поступил, в этом можно не сомневаться, как мы не сомневаемся в том, что говно прилипнет к одеялу. А потом в городе нашлись белые обожатели ниггера, которые согласились подтвердить его слова, да еще пригрозили отправить Буча в тюрьму штата, если тот не заплатит ниггеру. «И почему нет? – раз за разом спрашивал Буч своего сына, который слушал, широко раскрыв глаза, молчаливый и с грязной шеей. – Почему нет? Я всего лишь человек, который сражался с японцами за свою страну. Таких, как я, много, а он единственный в округе ниггер».
После истории с курами одно неприятное событие следовало за другим. На тракторе «Дир» лопнула тяга; на северном поле сломалась борона; чирей на шее начал нарывать, и его пришлось вскрыть, потом начал нарывать снова, и дело закончилось хирургическим вмешательством; ниггер использовал деньги, полученные нечестным путем для того, чтобы сбивать цены Буча, и покупатели перетекли к нему.
Генри только и слышал: ниггер, ниггер, ниггер. Все ставилось в вину ниггеру. У ниггера красивый белый дом со вторым этажом и котлом на жидком топливе, тогда как Буч, его жена и сын вынуждены жить чуть ли не в лачуге с обитыми рубероидом стенами. Когда ферма не приносила дохода и Бучу приходилось какое-то время работать в лесу, вина все равно ложилась на ниггера. И когда их колодец пересох в 1956 году, виновник остался прежним.
В тот же год Генри, тогда десятилетний, начал прикармливать собаку Майка, Мистера Чипса, бульонными косточками и картофельными чипсами. Очень скоро Мистер Чипс вилял хвостом и бежал на зов Генри. И однажды Генри скормил ему фунт гамбургера, щедро сдобренного ядом для насекомых. Яд он нашел в сарае и три недели копил деньги, чтобы купить мясо в «Костелло».
Мистер Чипс съел половину отравленного мяса и остановился. «Давай, заканчивай пиршество, ниггерская псина», – прошипел Генри. Мистер Чипс завилял хвостом. Генри звал его так с самого начала, и он думал, что это всего лишь еще одна кличка. Когда начались боли, Генри достал из кармана бельевую веревку и привязал Мистера Чипса к березе, чтобы тот не мог убежать домой. А потом сел на плоский, нагретый солнцем камень, оперся подбородком на ладони и наблюдал, как умирает собака. Сидеть пришлось долго, но Генри полагал, что потратил время не зря. В конце у Мистера Чипса начались судороги, а из пасти потекла зеленая пена.
«И как тебе это нравится, ниггерская псина? – спросил Генри собаку, которая повернула глаза на звук голоса Генри и попыталась вильнуть хвостом. – Тебе пришелся по вкусу твой ленч, говенная дворняга?»
Когда собака умерла, Генри отвязал веревку, пошел домой и рассказал отцу о том, что сделал. К тому времени старший Бауэрс уже совсем рехнулся; годом позже жена уйдет от него после того, как он изобьет ее чуть ли не до смерти. Генри точно так же боялся отца, а иногда жутко ненавидел, но при этом и любил. И в тот день, рассказав об отравлении псины, почувствовал, что наконец-то подобрал ключик к отцовской любви, поскольку Буч хлопнул сына по спине (так сильно, что Генри едва не повалился на пол), привел в гостиную и дал пива. Тогда Генри впервые попробовал пиво и всю оставшуюся жизнь будет ассоциировать его вкус с двумя положительными эмоциями: победой и любовью.
