«Папа, а о-они большие, эти дренажи и коллекторы?»
«Тебя интересуют размеры?»
Билл кивнул.
«Главные дренажные коллекторы диаметром, наверное, в шесть футов. Второстепенные, отходящие от жилых кварталов, думаю, фута три или четыре. Некоторые чуть больше. И поверь мне, Билли, когда я тебе это говорю, – более того, можешь сказать своим друзьям: вы никогда не должны лезть в эти трубы, ни в игре, ни на спор, ни почему-либо еще».
«Почему?»
«Их строили с десяток разных городских советов начиная с 1885 года. Во время Депрессии Управление общественных работ построило добавочные дренажную и канализационную системы, тогда на общественные работы выделяли много денег. Но парня, который руководил этими проектами, убили на Второй мировой, а пять лет спустя департамент водоснабжения обнаружил, что чертежи дренажной системы по большей части пропали. Примерно девять фунтов чертежей бесследно исчезли между 1937 и 1950 годами. Я хочу, чтобы ты это себе уяснил – никто не знает, куда и почему идут все эти чертовы тоннели и трубы.
Когда они работают, никому нет до этого дела. Когда не работают, троим или четверым бедолагам из департамента водоснабжения приходится выяснять, какой насос залило или в каком тоннеле образовалась пробка. И когда они спускаются вниз, то обязательно берут с собой ленч. Внизу темно, воняет, и там крысы. Этого уже достаточно для того, чтобы не лезть туда, но есть и еще одна, более веская причина – в дренажной системе можно заблудиться. Такое уже случалось».
Заблудиться под Дерри. Заблудиться в канализационных тоннелях. Мысль эта настолько ужаснула Билла, что пару секунд он не мог произнести ни слова. Потом спросил:
«Но разве туда не могли по-ослать людей, чтобы на-анести…»
«Мне нужно закончить с этими нагелями, – резко оборвал его Зак и повернулся к сыну спиной. – Иди в дом и смотри телевизор».
«Н-н-но па-а-а…»
«Иди, Билл». – И Билл вновь ощутил холод. Тот самый холод, который превращал ужины в пытку, когда отец пролистывал журналы по электротехнике (он надеялся на повышение в следующем году), а мать читала один из бесконечных английских детективов: Марш, Сэйерс, Иннеса, Оллингэм. От этого холода еда полностью теряла вкус; все равно что есть замороженное блюдо, так и не побывавшее в духовке. Иногда после ужина он шел в свою комнату и лежал на кровати, держась за живот, который скручивало спазмами, и думал: «Через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет». После смерти Джорджа он все чаще и чаще вспоминал эту скороговорку, хотя мать научила его ей еще за два года до смерти Джорджа. Для Билла эта скороговорка превратилась в талисман: в тот день, когда он сможет подойти к матери и, глядя ей в глаза, произнести эту скороговорку, не запинаясь и не заикаясь, холод исчезнет; глаза матери вспыхнут, она обнимет его и скажет: «Прекрасно, Билли! Какой хороший мальчик! Какой хороший мальчик!»
Об этом он, разумеется, никому не говорил. Никакие пытки не заставили бы его выдать эту тайную фантазию, которая хранилась в глубине его сердца. Ни дыба, ни испанский сапог, ни дикие лошади, к которым его бы привязали, чтобы разорвать. Если бы он смог произнести эту фразу, которой мать мимоходом научила его одним субботним утром, когда они с Джорджем смотрели на Гая Мэдисона и Энди Дивайна в «Приключениях Дикого Билла Хикока», она стала бы поцелуем, разбудившим Спящую Красавицу, вырвавшим ее из холодных снов в теплый мир любви сказочного принца.
«Через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет».
Ничего этого он не сказал своим друзьям 3 июля – но пересказал все, что узнал от отца, о канализационной и дренажной системах Дерри. Вымысел давался Биллу легко и непринужденно (иной раз выдумка рассказывалась даже легче правды), и теперь разговор с отцом обрел вымышленный фон, отличный от реального: он и его старик, рассказал Билл, вместе смотрели телевизор и пили кофе.
– Твой отец позволяет тебе пить кофе? – спросил Эдди.
– Ко-о-онечно, – ответил Билл.
– Здорово! – воскликнул Эдди. – Моя мать кофе мне не дает. Говорит, что содержащийся в нем кофеин опасен для здоровья. – Он помолчал. – Но сама пьет много кофе.
– Мой отец позволяет мне пить кофе. Если я хочу, – вставила Беверли, – но он бы меня убил, если б узнал, что я курю.
– Почему вы так уверены, что эта тварь в канализации? – спросил Ричи, переводя взгляд с Билла на Стэна Уриса и снова на Билла.
– В-все на э-это у-у-указывает, – ответил Билл. – Го-олоса, ко-оторые с-слышала Бе-е-еверли, до-оносились из с-сливного о-отверстия. И к-кровь. Когда к-клоун г-гнался за нами, эта о-оранжевая пу-уговица ле-ежала у во‐одостока. И Дж-Дж-Джордж…
– Это был не клоун, Большой Билл, – вмешался Ричи. – Я тебе говорил. Я знаю, это безумие, но за нами гнался оборотень. – Он оглядел остальных. – Клянусь Богом. Я его видел.
– Для те-ебя он был оборотнем, – уточнил Билл.
– Что?
– Ра-азве ты не по-онимаешь? Для те-ебя он был о-о-оборотнем, по-о-отому что ты с-с-смотрел этот ту-упой фи-ильм в «А-А-Аладдине».
– Я не догоняю.
– Кажется, я тебя понял, – Бен смотрел на Билла.
– Я по-ошел в би-иблиотеку и ра-азобрался с э-этим, – объяснил Билл. – Я думаю, это г-г-г… – напрягся и выплюнул это слово, – …глэмор.
– Глагол? – с сомнением переспросил Эдди.
– Г-г-глэмор, – повторил Билл. Потом пересказал статью из энциклопедии и главу из книги «Правда ночи». Глэмор, выяснил он, гэльское имя для существа, которое вселилось в Дерри. У других наций и других культур в другие времена это существо называли иначе, но все имена означали одно и то же. Индейцы равнин называли его «маниту». Этот маниту иногда принимал образ пумы, лося или орла. Те же самые индейцы верили, что маниту может вселяться в них и в такие моменты они могли превращать облака в животных, именем которых называли свой род. Жители Гималаев называли его тэллус, или тейлус, что означало злое колдующее существо, которое может прочитать твои мысли. А потом принять образ страшилища, которого ты боишься больше всего. В Центральной Европе его называли эйлак, брат вурдалака или вампира. Во Франции это был луп-гару, или оборотень. Слово это зачастую переводится неправильно как вервольф
68, но, объяснил им Билл, луп-гару мог становиться вообще кем угодно: волком, ястребом, овцой, даже насекомым.
– В том, что ты прочитал, где-нибудь написано, как победить глэмора? – спросила Беверли.
Билл кивнул, но, судя по выражению его лица, не очень-то верил, что такое возможно.
– У жи-ителей Ги-ималаев был ри-итуал и-избавления от него, но он та-акой о-о-отвратительный.
Они смотрели на него. Слушать не хотелось, но ведь ничего другого не оставалось.
– На-азывался он ри-и-итуал Чу-Чудь. – И Билл принялся объяснять, в чем этот ритуал состоял. – Если ты – гималайский святой, то ты выслеживал тейлуса. Тейлус высовывал язык. Ты высовывал язык. Вы с тейлусом накладывали языки друг на друга, потом прикусывали их, сцеплялись и смотрели друг другу в глаза.
