– Прошу меня извинить. – Майк встает. – У меня упаковка пива в холодильнике комнаты отдыха.
– Возьми мое, – предлагает Ричи.
– Хэнлон не пить пиво белого человека, – отвечает Майк. – Особенно твое, Балабол.
– Бип-бип, Майки, – торжественно произносит Ричи, и Майк уходит за пивом под общий добродушный смех.
Включает свет в комнате отдыха, обшарпанной, с продавленными креслами, с кофеваркой «Сайлекс», которую давно следовало отмыть, информационной доской со старыми объявлениями, сведениями о расценках и часах работы, несколькими карикатурами из «Нью-йоркера», пожелтевшими, с загнувшимися углами. Майк открывает маленький холодильник и чувствует шок, ледяной и пробирающий до костей, как бывает в феврале, когда стоит мороз и кажется, что апрель не наступит никогда. Синие и оранжевые воздушные шарики выплывают из холодильника сплошным потоком, десятки шариков, новогодний букет из шариков, и сквозь страх, сковавший сознание Майка, вдруг прорывается бессвязная мысль: «Не хватает только Гая Ломбардо с его «Испокон веку
74». Шарики мимо лица Майка поднимаются к потолку. Он пытается кричать, не может кричать, увидев, что прикрывали шарики, что Оно засунуло в холодильник рядом с пивом, словно на ночную закуску, которая могла потребоваться ему после того, как все его никчемные друзья расскажут свои никчемные истории и разойдутся по арендованным постелям в своем родном городе, который уже и не родной.
Майк отступает на шаг, руки поднимаются к лицу, отсекая увиденное. Натыкается на стул, чуть не падает и убирает руки. Ничего не меняется, оторванная голова Стэна Уриса лежит рядом с упаковкой из шести банок пива «Бад лайт», голова не мужчины, а одиннадцатилетнего мальчика. Рот раскрыт в беззвучном крике, но Майк не видит ни зубов, ни языка, потому что рот набит перьями. Перья светло-коричневые и невероятно огромные. Он прекрасно знает, у какой птицы такие перья. Да. Да, конечно. Он видел эту птицу в мае 1958 года, и они все видели ее в начале августа 1958 года, и потом, годы спустя, навещая в больнице умирающего отца, он выяснил, что Уилл Хэнлон однажды тоже видел эту птицу, после того как сумел выбраться из горящего клуба «Черное пятно». Кровь с шеи Стэна, в бахроме лоскутков кожи, капала вниз и образовала лужу на нижней полке. Свернувшись, кровь стала темно-рубиновой и поблескивала в слабом свете лампочки, установленной в холодильнике.
– А… а… а… – удается выдавить из себя Майку, но никаких других звуков с его губ не слетает. Потом голова открывает глаза, и это ярко-серебряные глаза клоуна Пеннивайза. Они поворачиваются к Майку, и голова начинает корчиться с набитым перьями ртом. Она пытается говорить, возможно, хочет произнести пророчество, как оракул в греческой трагедии.
«Подумал, что надо бы присоединиться к вам, Майк, потому что без меня вам не победить. Вы не можете победить без меня, и ты это знаешь, так? У вас мог бы быть шанс, если бы собрались все, но мой типично американский рассудок не выдержал напряжения, если ты понимаешь, о чем я, придурок. Все, на что способны вы шестеро, – посудачить о прежних временах, а потом найти свою смерть. Я и подумал, что мне по силам сбить вас с этого пути. Сбить вас, сечешь, Майки? Сечешь, дружище? Сечешь, гребаный поганый ниггер?»
«Ты не настоящая!» – кричит Майк, но ничего не слышит; он словно становится телевизором с отключенным звуком.
Невероятно, абсурдно, голова подмигивает ему.
«Я настоящая, будь уверен. Настоящая, как капли дождя. И ты знаешь, о чем я говорю, Майки. То, что вы вшестером намереваетесь сделать, сродни попытке взлететь на реактивном самолете без посадочного шасси. Нет никакого смысла взлетать, если не сможешь приземлиться, так? И нет никакого смысла спускаться под землю, если не сможешь подняться обратно. Вам никогда не додуматься до правильных загадок и анекдотов. Вам никогда не рассмешить меня, Майки. Вы все забыли, как выворачивать ваши крики наизнанку. Бип-бип, Майки, и что ты скажешь? Помнишь птицу? Всего лишь воробей, но выглядит о’кей! Таких еще поискать надо, да? Большая, как амбар, большая, как эти тупые японские монстры, которые пугали тебя, когда ты был маленьким мальчиком. Дни, когда ты знал, как отогнать ту птицу от своего порога, ушли навсегда. Поверь в это, Майки. Если ты знаешь, как использовать свою голову по назначению, ты уедешь отсюда, уедешь из Дерри, немедленно. Если не знаешь, как ее использовать, она станет такой же, как эта. Сегодняшний указатель на великой дороге жизни – «Используй ее по назначению, прежде чем потеряешь, дорогой ты мой».
Голова перекатывается на лицо (перья во рту мерзко шуршат) и вываливается из холодильника. Ударяется об пол и катится к нему, как отвратительный шар для боулинга, слипшиеся от крови волосы сменяются ухмыляющимся лицом; она катится к нему, оставляя на полу липкий след крови и ошметки перьев, губы шевелятся вокруг перьевого кляпа.
«Бип-бип, Майки! – кричит голова, а Майк в ужасе пятится от нее, выставив перед собой руки, будто этим может не подпустить ее к себе. – Бип-бип, бип-бип, бип-на-хрен-бип!»
Внезапно раздается громкий хлопок – звук пластмассовой пробки, вылетающей из бутылки дешевого шампанского. Голова исчезает. («Настоящая, – думает Майк, чувствуя тошноту. – Ничего сверхъестественного в этом хлопке нет, всего лишь воздух ворвался во внезапно освободившееся пространство… настоящая, Господи, настоящая»). Тонкая сеточка капель крови зависает в воздухе. Потом падает на пол. И нет никакой необходимости прибираться в комнате отдыха; Кэрол ничего не увидит, когда придет сюда завтра утром, даже если ей придется прокладывать путь сквозь воздушные шарики, чтобы добраться до кофеварки и налить себе первую чашку кофе. Как удобно. Майк пронзительно смеется.
Поднимает голову и видит, что воздушные шарики никуда не делись. На синих надпись: «НИГГЕРЫ ДЕРРИ – В АУТЕ». На оранжевых: «НЕУДАЧНИКИ ПО-ПРЕЖНЕМУ ПРОИГРЫВАЮТ, НО СТЭНЛИ УРИС НАКОНЕЦ-ТО ВЫРВАЛСЯ ВПЕРЕД».
«Нет никакого смысла взлетать, если не сможешь приземлиться, – заверяла его голова. – Нет никакого смысла спускаться под землю, если не сможешь подняться обратно». Последняя фраза вновь наводит его на мысли о шахтерских касках. Голова сказала правду? И внезапно он вспоминает день, когда пришел в Пустошь впервые после битвы камней. 6 июля, через два дня после того, как на параде Четвертого июля он промаршировал в составе оркестра… через два дня после того, как впервые воочию увидел клоуна Пеннивайза. И после того дня в Пустоши, после того, как он прослушал их истории и, поколебавшись, рассказал собственную, он пришел домой и спросил отца, можно ли заглянуть в его альбом с фотографиями.
А почему он пошел в Пустошь шестого июля? Он знал, что найдет их там? Вроде бы знал – и не только, что они там будут, но и где именно. Они говорили о клубном доме, Майк это помнит, но ему показалось, что они говорили об этом, не зная, как поговорить о чем-то другом, более важном.
