— Не страшно, — улыбнулся он, — переживу. Особенно, если нас посадят в одну камеру.
— На это особо не рассчитывай, — буркнула она под нос, увлекая его за собой.
Ворота во двор не запирались на ключ. Они оказались во дворике, перед окнами поликлиники.
— Надо разбить окно и влезть внутрь, — Зина уже оглядывалась в поисках камня. Однако Дмитрий ее остановил.
— Подожди. Это делается не так.
Из кармана он достал странный предмет, похожий на отвертку, но с шариком на конце. Провел им круг по стеклу, надавил рукой — и стекло бесшумно упало внутрь. Все это было проделано без единого звука! Просунув руку, Дмитрий поднял щеколду и распахнул окно.
— Прошу, — улыбнулся он.
Они влезли внутрь и подошли к двери отдела кадров, он открыл ее простым гвоздем.
— Как ты это умеешь? — поразилась Зина. Открывая ящики стола, она пыталась найти папку с личным делом Фаины Романовны.
— Жизнь была бурная, — усмехнулся Дмитрий, подсвечивая ей фонарем. — Беспризорная юность, знаешь ли. Дикое прошлое. Нет, ничего страшного, ты не подумай. В тюрьме не сидел. Просто много друзей осталось, и время от времени они дают мне советы.
— Вот оно! — Зина наконец вынула папку с личным делом Фаины Романовны и стала листать пожелтевшие страницы.
— Нашла, — из ее груди вырвался глубокий вздох.
В документе было написано, что Фаина Романовна Луховицкая работала врачом в миссионерской службе от Киево-Печерской лавры — медицинской службе спасения, организованной, чтобы ездить по селам, пострадавшим от войны. Там же прилагался список сел. Последним значилось село Липецкое Балтской губернии вблизи города Бирзула.
К списку сел была приложена записка, написанная от руки. В ней шла речь о том, что сотрудники миссии были срочно эвакуированы из села Липецкое в связи с беспорядками среди местного населения. «Бунт сектантов против православной миссии» — вот что значилось в документе.
Зина нашла то, что искала. Село Липецкое. Балтский уезд. Возле Бирзулы. Теперь это город Котовск. Она аккуратно вернула папку на место.
Помогая друг другу, они вылезли на улицу через окно.
Темнота все так же скрывала их, как вдруг… Яркие огни прорезали темноту. Сзади были фары автомобиля.
— Бежим! — схватив за руку, Зина потащила Дмитрия за собой, пытаясь добежать до ближайшего переулка. Зная кривой рельеф этих переулков, где не всегда мог проехать автомобиль, она надеялась спрятаться там.
Но автомобиль вовсе не собирался их давить. Сзади раздался выстрел. Пуля пролетела так близко, что обожгла Зине руку. Она закричала. Дмитрий толкнул ее на землю, накрыл собой. Автомобиль подбирался все ближе.
— Подвал! Туда! — Он силой заставил ее подняться на ноги и побежать по направлению к подвальному окну, расположенному вровень с землей. Вторая пуля расплющилась о каменную стену.
Дмитрий толкнул Зину на землю, затем кулаками разбил стекло, они прыгнули внутрь. И спрятались за торчавшими в помещении трубами. В окно стали стрелять. Пуля попала в трубу, из которой моментально с шипением полилась вода. Наконец все смолкло.
— Ушли, — прошептал Дмитрий, — домой возвращаться нельзя. За тобой охотятся. Мы пойдем к моему другу.
— Я уеду из Одессы. — Зина дрожала всем телом и никак не могла унять эту дрожь. — Село Липецкое под Котовском. Я должна добраться туда…
Друг Дмитрия жил в центре, на Садовой. Не задавая лишних вопросов, он оставил их на кухне, а сам ушел в комнату.
— Я поеду с тобой, — сказал Дмитрий.
Было решено, что на рассвете он принесет из квартиры кое-какие вещи Зины и документы, и ближайшим поездом они поедут в Котовск.
Глава 17
Старая телега, скрипя при движении всеми своими расшатанными колесами, еле продвигалась по сельскому бездорожью. Несмотря на близость города, дорога, обычная грунтовка, идущая через поля, была абсолютно запущенной.
Правда, слава богу, ухабов было не очень много, поэтому ехать было вполне сносно. Старый возница понукал упругую, коренастую лошаденку с крепкими мохнатыми ногами, уверенно ступавшую по знакомой дороге.
— Интересная у вас лошадь, дедушка, — еще на станции, в Котовске, Зина сразу обратила внимание на эту странную пару: старика лет 80-ти, не меньше, и необычную коренастую лошадку с мохнатыми ногами, очень отличавшуюся от всех остальных лошадей.
— Как известно, волей Божию… — Старичок говорил очень тихо, едва можно было разобрать, — как он распорядится, так и будет.
— Кто он, дедушка? — ее заинтересовал странный ответ.
— Так известно, кто… Он… В юдоли скорби, — прошамкал старик, и Зина сразу же насторожилась, почувствовав, что попала туда, куда надо.
— Редкая порода у лошади, говорю! — прокричала она прямо старику в ухо.
— Немецкая, — кивнул старик, — немцы у нас были… С лошадями… До войны ишо… От них и осталась порода.
Старик явно говорил не про прошлую, а про войну 1914 года. Так уж получилось, что он оказался единственным, кто согласился отвезти их в село. Зина залезла в телегу не без удовольствия — по дороге она надеялась выпытать у старика то, что ее так интересовало. На жесткой деревяшке, приставленной в виде скамьи, сидеть было страшно неудобно, к тому же сильно пахло навозом. Но Зина не обращала на это никакого внимания.
— И куда черт нас несет… — неожиданно буркнул Дмитрий, — вот же вонючая попалась колымага…
Он явно собирался ворчать и дальше, но под взглядом Зины быстро прикусил язык. Ехать было долго. Однако, к ее разочарованию, как только они выехали из города, старик замолчал и больше не поддерживал разговор, как она ни пыталась его разговорить. Оставалось сосредоточиться и повнимательней присматриваться к здешним краям.
Воздух здесь был просто удивительный! Он тек в легкие, как живая вода, насыщал свежим, чистым кислородом каждую клетку и прочищал душу и мозг от городской суеты. Он словно помогал расправить крылья, сложенные под жесткой кожей спины, позволяя взлететь если не в небо, то хотя бы в мысли, которые, очищенные от всякой копоти и грязи, могли свободно парить над грешной, негостеприимной землей.
Здесь был удивительный покой, насыщенный красотой окрестных пейзажей, которые, как живая картина, все менялись перед глазами Зины.
Был май, самое красивое время года, когда природа расцветает, являя миру самые свежие, самые чистые краски. Эти краски буквально обволакивали душу, исцеляли ее. И, вглядываясь в места, которые они проезжали, Зина даже начала чувствовать, как затягиваются ее раны, превращаясь в уже не болящие струпья, покрытые жизненной броней.
