Книга Суд идет. О судебных процессах прошлого. От античности до новейшей истории, страница 26. Автор книги Алексей Кузнецов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Суд идет. О судебных процессах прошлого. От античности до новейшей истории»

Cтраница 26

Было произведено следствие. Поскольку сам факт противодействия исполнению решения суда не вызывал сомнений, следователь сосредоточился на определении круга подлежащих ответственности крестьян. Допросив пристава, полицейских, волостного старшину и деревенского старосту, а также сотских, он составил список обвиняемых общим числом тридцать четыре человека. Пятеро заявили о своей полной невиновности, а остальные отрицали участие в сопротивлении, но не отказывались от того, что на сходке решили не позволять приставу описывать имущество. По результатам следствия был составлен обвинительный акт, согласно которому семеро крестьян обвинялись в бунте и приготовлении к нему (ст. 271 Уложения о наказаниях), а также составлении и распространении воззваний, подстрекающих к бунту (ст. 273-1); шестеро – только в приготовлении к бунту и участии в нем; единственная женщина среди обвиняемых, солдатка Пименова, – в злостном противодействии исполнению начальственных предписаний (ст. 286); шестеро – только в подстрекательстве; а остальные четырнадцать человек – в составлении бунтовщического воззвания (ст. 273-2 – имелось в виду решение крестьянской «сходки»).

Сотский – в XIX веке низший полицейский чин на селе. Выбирался крестьянами от ста-двухсот дворов. Следил за общественным порядком и пожарной безопасностью.

СУД

Поскольку дело слушалось после вступления в силу закона от 9 мая 1878 года, изъявшего из юрисдикции суда присяжных дела о преступлениях против представителей власти, то его рассмотрение осуществлялось особым судебным составом Московской судебной палаты с сословными представителями. Такой судебный состав образовывался из пяти коронных (т. е. назначаемых императором) судей и четырех представителей сословий: двух от дворянства (губернский предводитель дворянства и один из уездных предводителей) и по одному от горожан и крестьян. Голоса всех девяти членов такого суда были равны.

Судебные палаты в основном рассматривали апелляционные жалобы, но специально для рассмотрения в первой инстанции дел о государственных изменах, бунтах, посягательствах на представителей власти при судебных палатах образовывались так называемые особые составы.

Суд идет. О судебных процессах прошлого. От античности до новейшей истории

Федор Плевако (фотография 1900-х гг.)


Всех обвиняемых защищал Федор Никифорович Плевако. К этому времени он уже десять лет занимался адвокатской практикой и стал, без преувеличения, одним из знаменитейших присяжных поверенных. Приняв на себя защиту крестьян совершенно безвозмездно и даже оплатив пребывание всех тридцати четырех человек в Туле в течение трех недель из своего кармана, Плевако в данном деле ни в коем случае не гнался за популярностью (как пишет известный адвокат и политический деятель, автор «Истории русской адвокатуры» Иосиф Владимирович Гессен: «Плевако никто не мог заподозрить в желании создать себе имя»). Для него участие в этом деле было глубоко принципиальным.

«Элемент общественного служения преобладал в деятельности Плевако. Он отдавал нередко оружие своего сильного слова на защиту «униженных и оскорбленных», на предстательство за бедных, слабых и темных людей, нарушивших закон по заблуждению или потому, что с ними поступили хотя и легально, но «не по-Божьи». Достаточно вспомнить… знаменитое дело люторичских крестьян, выступление по которому Плевако было, по условиям и настроениям того времени, своего рода гражданским подвигом».

Анатолий Федорович Кони о Плевако.

«ОН РВЕТСЯ НАРУЖУ…»

С первых мгновений своей защитительной речи Плевако применяет свое знаменитое красноречие: «Документы прочитаны, свидетели выслушаны, обвинитель сказал свое слово – мягкое, гуманное, а потому и более опасное для дела; но жгучий и решающий задачу вопрос не затронут, не поставлен смело и отчетливо. А между тем он просится, он рвется наружу: заткните уши, зажмурьте глаза, зажмите мои уста, – все равно, он пробьется насквозь; он в фактах нами изученного дела; его вещают те заведенные порядки в управлении владельца деревни Люторичи, те порядки, которые я назову «картиной послереформенного хозяйства в одной из барских усадеб», где противоестественный союз именитого русского боярина с остзейским мажордомом из года в год, капля по капле, обессиливал свободу русского мужика и, обессилив, овладел ею в свою пользу».

Главный тезис всего выступления Федора Никифоровича заключается в том, что крестьян села Люторичи фактически спровоцировали на выступление против власти. По его словам, «крестьяне не могут жить наделом: работа на стороне и на полях помещика для них неизбежна, к ней они тяготеют, не как вольно договаривающиеся, а как невольно принуждаемые, – а в этом идея и смысл системы, практикуемой управляющим графских имений». И хотя юридически распределение земли произведено в соответствии с буквой закона, его дух, его нравственная составляющая, безусловно, нарушены. Фактически сложившееся положение привело к тому, что вместо свободных гражданских сделок между крестьянами и их бывшим владельцем налицо имелись откровенно кабальные отношения. В подтверждение этого тезиса защитник подробно проанализировал свыше трехсот пятидесяти дел о долгах и неустойках, причитавшихся графу Бобринскому и его управляющему, за двенадцать лет. Из документов следовало, что за это время общая сумма крестьянских выплат по суду составила более семидесяти восьми с половиной тысяч рублей. При этом условия договоров иначе как грабительскими назвать трудно: прогрессивно возрастающие неустойки; 100 % неустойки за неуплату малой части долга; изба, корова и лошадь в качестве залога.

Сильнейшим аргументом защиты явилось опротестование тезиса о том, что сам по себе факт крестьянской «сходки», принявшей решение противиться описи имущества, может быть квалифицирован как подстрекательство к бунту. «Частное лицо, получившее повестку о неправильном взыскании, имеет право думать само собой о незаконности иска и соображать, нельзя ли опротестовать опись. Деревенская община – юридическое лицо. Она думает на сходке, и, по условиям юридического лица, она иначе не может думать, как вслух и речами. Сильные голоса того и другого на сходке – это рельефные мысли думающей юридической личности; здесь пользование своим правом, здесь нет преступления».

Далее Плевако перешел к подробнейшему разбору событий 3 мая. Он убедительно показал, что в противостоянии общины и властей первая всячески стремилась к мирному урегулированию вопроса, в то время как судебный пристав и его помощники своими действиями провоцировали эскалацию конфликта. Особо останавливается защитник на посягательстве крестьян на жизнь волостного старшины. Он анализирует двойственность положения этого человека и, соответственно, отношения к нему крестьян, а также его роль в предшествующих событиях: «Прошу вас припомнить, что старшина – сельчанин той же деревни. Он одновременно и некоторая власть, а вместе и свой человек, родня, сосед обвиняемых. Как старшина, он мог принять за всех повестку, быть представителем юридического лица – деревни. В его показаниях есть места, из которых видно, что он, и никто кроме него, повинен в том, что повестка о вызове в суд была принята, а крестьяне не знали ни о суде, ни о решении. Он один настаивал на том, что крестьяне должны, но вместе с тем в его доме, в ожидании возврата крестьян из села Бобрик, не в меру другим, опись не производилась. Немудрено, что крестьяне смотрели на него как на ренегата, продавшего и разорившего их, и боялись, что своими, в качестве представителя деревни, действиями он свяжет их и здесь, опять приняв повестку, сделает для них обязательными и непоправимыми все действия пристава. Крестьяне мешали ему быть их представителем, когда они сами хотят вступить в спор со взыскателем».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация