– Зачем тебе военный жилет? Что ты задумала?
– Думаешь, воевать собралась? – девушка усмехнулась, потом покачала головой. – Силы уже не те. Отвоевалась. Но прикончить нескольких гадов я еще смогу.
Она выставила перед собой выторгованный у бродяг самодельный нож, весь покрытый кровью змеекрысы.
– Что ты собираешься делать? – не унимался священник.
– Пойти на Площадь Революции, найти того, кто виновен в смерти моей дочери, и убить. Выполнить божье предназначение.
– Это кощунство! – воскликнул отец Ярослав, вскочив от возмущения. – Бог не призывает и не подстрекает к убийствам!
Он был смешон в своем праведном гневе. Гончая прикрыла глаза. Ей не хотелось вступать в спор, но она чувствовала – священник не отстанет.
– Зачем же он тогда вывел нас в перегон между Площадью Революции и Курской? Мог бы выбрать другое место. Или вообще скормить змеекрысе.
Отец Ярослав либо не понял сарказма, что вряд ли, либо сделал вид, что не заметил его. Он опустился на землю возле своей молодой спутницы, обхватил ладонями ее кулак, в котором она держала нож, и заговорил:
– Я уверен, что мы выбрались из подземного лабиринта и одолели чудовище с божьей помощью. Но Господь сберег тебя не для того, чтобы ты убивала людей. У тебя должно быть – и оно есть! – другое предназначение.
Гончая выдернула руку с ножом из его ладоней.
– Я хочу, чтобы убийцы моей дочери сдохли. Все, до единого. Больше ничего. Только это.
Глава 6
Первый-Второй
Из дневника Стратега…
«Пишу, чтобы не сойти с ума. Если кто-нибудь прочтет мои записи, наверняка решит, что я чокнулся. Иногда на трезвую голову мне кажется, что это так и есть. Хотя трезвым я теперь бываю редко. Чтобы по-настоящему забыться, приходится вливать в себя столько, что просто не лезет. Как-то выпил за раз бутылку коньяка – выдержанного армянского, а не какой-нибудь сивухи. Сожрал под него два лимона, как Гончая во время нашего знакомства. А через пять минут выблевал все наружу.
Спасаюсь таблетками. Набил полные карманы. Брал со склада спецпрепаратов не глядя. Но забыться так, чтобы навсегда, чтобы вообще не думать, чтобы ни во сне, ни наяву не видеть, как Оно вырастает из-под земли, поднимается над клокочущей паром и дымом бездной и разглядывает меня своими пылающими глазами, все равно не получается! Каждое утро одно и то же: липкий, холодный пот, сбитые в кучу простыни и мокрая подушка. Поэтому я боюсь спать один. Девки этого не понимают. Они думают, мне нужны их ласки. Нет, ласки нужны, но лишь для того, чтобы хотя бы на несколько часов забыть о том, что мы видели на товарной станции в Люберцах.
Хотя я-то почти ничего и не видел. А вот Левша – видел! Он стоял за рычагами, перед лобовым стеклом, а я сидел на полу, забившись в угол кабины. Не знаю, что именно он разглядел в окутавшем дрезину дыму, – я не спрашивал, а он никогда не рассказывал. За всю обратную дорогу подрывник и рта не раскрыл. Я даже подумал, что его снова контузило. Да и черт с ним! Не в подрывнике дело.
Потеря девчонки – вот настоящая катастрофа. Кем бы она ни была: провидицей, Пифией или генетическим мутантом с врожденной аномалией в мозгах, – но без нее, без ее дара московскому метро не выжить. А может, и вообще никому на Земле. Как Гончая назвала чудовище – Пожиратель рухнувшего мира? С таким воображением ей надо было поэмы писать, а не за людьми гоняться. Надо же – Пожиратель!
Только Гончая со своей приемной дочерью оказались правы! Когда-нибудь московское метро вместе со всем городом наверху провалятся в глотку подземного монстра. И самое ужасное, что это может случиться в любой, абсолютно в любой момент! Но никто, кроме меня, этого не понимает».
* * *
С Площади Революции никто на Курскую не рвался. А если и находились среди местных жителей неугомонные непоседы, то их намерения решительно пресекали свои же пограничники. В этот перегон вообще редко кто забредал. Гончая решила, что это хорошо. Ей совсем не хотелось, чтобы ее обнаружили раньше времени, особенно на подходе к станции. Плохо, что так и не удалось избавиться от своего спутника. Отец Ярослав упрямо топал за ней, а Гончей, несмотря на все старания, так и не удалось от него оторваться.
Жестокая схватка со змеекрысой истощила ее силы, но она шагала медленно не из-за усталости, а из-за полученной в обмен на мясо непривычной и неудобной обуви: правого ботинка с отваливающейся подошвой и левой дырявой резиновой галоши.
Священнику повезло больше: он получил стоптанные сапоги рассказчика, которые пришлись святому отцу практически впору. Гончая всерьез подумывала о том, чтобы разуться и идти босиком, и только опасность распороть ногу о какой-нибудь торчащий из земли штырь, колючую проволоку, кусок железа или острый камень удержали ее от такого решения.
Она хмуро покосилась на своего назойливого спутника. Они все сказали друг другу, прежде чем отправиться в путь, поэтому шагали молча. На прямой вопрос Гончей, почему он никак не оставит ее в покое, отец Ярослав ответил, что хочет помочь ей. Только помощь он явно понимал по-своему, по-поповски! В переводе на нормальный человеческий язык это значило помешать ей расправиться с убийцами дочери.
«Хорош помощничек! – злилась про себя Гончая. – И ведь не отделаешься от него, не прогонишь – все равно не уйдет. Да и куда он без меня? Ни патронов, ни документов, ни угла, где можно приткнуться, даже одежды нормальной нет, как нет навыков и умения все это добыть. А без всего перечисленного в метро не выжить. – Но ради священника она не собиралась менять свои планы. Да и не очень-то далеко они простирались. – Сколько мне осталось: неделя или уже несколько дней? Надо спешить».
Заметив свисающий со стены туннеля оборванный кабель, Гончая сунула в руки напарника горящую лучину, которой освещала себе путь, и принялась сдирать с кабеля пластиковую оплетку. Ей нужны были только жилы-провода, но добыть их оказалось непросто. Она исколола проволокой все руки и едва не сломала нож, прежде чем выдрала десяток проводов метровой длины.
– Зачем они тебе? – спросил наблюдающий за ее работой отец Ярослав.
Точно такой же вопрос он задал про собираемый по пути мелкий мусор, которым Гончая наполняла карманы разгрузки. Она не ответила ни на тот вопрос, ни на этот. Девушка молча забрала у священника догорающую лучину, сунула провода в один из многочисленных жилетных карманов и зашагала дальше. Отец Ярослав вздохнул и поплелся следом.
«Жилет, осколки, провода», – мысленно перечислила Гончая. Не хватало еще кое-чего, но оно, как назло, на глаза не попадалось.
– Если увидишь где-нибудь грязь, скажи мне, – велела девушка своему спутнику. Вообще-то она искала глину, но подошла бы и вязкая грязь. Главное, чтобы ее можно было мять, как пластилин.
Гончая улыбнулась, внезапно вспомнив случай из своего довоенного детства. Кажется, ей было три или четыре года, и мать, любившая даже дома одевать дочь в разные красивые платьица, очень боялась, что та перепачкает свои наряды, поэтому купила ей какой-то специальный пластилин, не оставляющий следов на одежде. Еще одной особенностью этого пластилина было то, что предназначенные для лепки разноцветные брусочки имели фруктовые запахи. Зеленый пах яблоком, оранжевый – персиком, остальные как-то по-своему. Разумеется, любознательный ребенок не мог оставить столь интересный факт без внимания. И пока мать заподозрила неладное, ее любимая дочуля уже успела попробовать на вкус «яблочный» брусочек и слопать половину «персикового».
