Священник, Иеромонах (?) — ранен.
Всего, из 20 офицеров: убито 7, тяжело ранено 4, контужено — 2, в плену — 3.
Кондукторов: убит — 1, ранено — 2.
Я не помню данных о потерях в команде. Советский писатель, бывший матрос Егоров дает потери команды: убито 20, ранено — 48.
Хотя Егоров и говорит, что история восстания им написана на основании архивных материалов главного военно-судного управления, однако, он вставил в описание много отсебятины, и нет уверенности, что цифры его взяты из архивных материалов. По моим воспоминаниям, потери в команде были наполовину меньше. У Егорова потери офицерского состава, намеренно или по ошибке, уменьшены. Вообще можно сомневаться, что Егоров внимательно читал материалы суда. Я лично был очень удивлен, что он “полонизировал” мою фамилию и сделал меня Кржижановским из русской фамилии Крыжановского. В архивных материалах суда, конечно, моя фамилия написана правильно. Вероятно, Егоров считал, что для варварской роли “усмирителя” лучше подсунуть человека иностранного происхождения.
Весь процесс восстания на крейсере “Память Азова” был по характеру своему, по поступкам и выполнению чисто большевистским. Теперь, после революции, особенно бросается в глаза, насколько действия, организованные тогда социал-демократической рабочей партией, были идентичны с позднейшими действиями большевиков.
Надо признать, что расправа во время мятежа с офицерами была довольно жестокая. Когда часть офицеров убили и ранили и оставшаяся в живых горсточка стала отступать на баркасе, то вдогонку по баркасу стреляли из пушек и сделали снарядами 20 пробоин. С затонувшего у берега баркаса остатки офицеров, почти все раненые, старались добраться до леса. Мятежники на катере с пушкой преследовали баркас, стреляли из пушек и ружей и хотели высадиться на берег, чтобы перебить раненых в лесу, но не могли высадиться, т. к. катер сел на мель.
На корабле, пока офицеры были здоровы и вооружены, избиение происходило из-за угла: стреляли из коечных сеток, из катеров и шлюпок с ростр, из-за всяких укрытий.
Взятых в плен мичманов и тяжело раненного старшего офицера хотели убить, но не убили лишь благодаря протесту части команды. После избиения офицеров Лобадин решил расстрелять кондукторов и за ними артиллерийских квартирмейстеров-инструкторов артиллерийского класса. Последнее не вышло, и успели убить лишь одного кондуктора Давыдова и проиграли все дело сами.
Комитет стрелял по своим судам, требуя их присоединения: “Кто не с нами, тот против нас”.
Команду терроризовали уже задолго до главного восстания. Казалось бы, будет несправедливым упрекнуть мятежников в излишней мягкости. Однако Ленин, анализируя революционные действия на флоте, сказал, что широкие массы матросов и солдат были “слишком мирно, слишком благодушно, слишком по-христиански настроены…” (Большая советская энциклопедия, т. 58, слово “Флот”).
Обман своих применялся революционерами очень широко: испортили суп — никому не сказали; подняли Андреевский флаг, подманили миноносец; переодевались в офицерское платье. В советском описании восстания Егоров говорит, что ночью Лобадин закричал: “выходи наверх, нас офицеры бьют”. Лобадин отлично знал, что стреляли матросы по вахтенному начальнику.
Тот же Егоров приводит пример террора, в виде угроз убить, избиений: “комендор Смолянский был здорово избит, его подозревали в том, что он написал команде письмо о дисциплине и верности присяге”. Также Лобадин объявил: “а кто будет восстанавливать матросов против Лобадина и его товарищей, того недолго выбросить за борт”. Террор применяется к судам, которые колеблются. Мятежники намеревались стрелять по Ревелю, требуя провизии и присоединения гарнизона к революции.
В ночь восстания обстановка террора и страха была создана искусственно: стреляли, пронзительно кричали, кололи штыками в темноте спящих, гасили свет. Казалось бы, что члены комитета состоят из “преданных революции товарищей”. Однако, когда в Ревеле решили послать за провизией на берег двух членов комитета, Гаврилова и Аникеева, в штатском платье, то тут-то усомнились: а не убегут ли. Недоверие к своей среде проявляется и после. Гаврилов готов сдаться, но требует офицера, своим не доверяет. Приговоренные к расстрелу вызвали меня для написания завещаний.
В офицерской среде того периода не было никакого сомнения, что восстание матросов есть лишь мятеж. Мятеж мог быть подготовлен во многих портах, на многих кораблях, городах, в среде армии и флота, но все же, это был только мятеж, а не революция. Офицеры уговаривали матросов, приказывали, наконец, стреляли и умирали на посту. За очень редкими исключениями не было мысли искать какого- либо компромисса.
Крейсер “Память Азова”, кроме своего названия в память исторического имени корабля “Азов”, имел Георгиевский флаг. Император Николай II, в бытность наследником цесаревичем, плавал на “Памяти Азова”, тогда новом крейсере, был на Дальнем Востоке. Позже: “Память Азова” был в Тулоне на известных торжествах при заключении франко-русского союза. После восстания “Память Азова” доплавал кампанию в составе артиллерийского отрада. Начальником отряда был назначен контр-адмирал Вирен, командиром крейсера был капитан 2 ранга Курош и старшим офицером капитан 2 ранга князь Трубецкой
{22}.
По моему докладу и свидетельству, четыре артиллерийских кондуктора-инструктора
{23} учебно-артиллерийского отряда были произведены в подпоручики по Адмиралтейству: три живых и четвертый посмертно, кондуктор Давыдов. Также были награждены некоторые артиллерийские квартирмейстеры и ученики, участвовавшие в восстановлении порядка. Им были пожалованы Георгиевские медали.
В советской печати восстание на “Памяти Азова” описано И.В. Егоровым, бывшим матросом, историком революционного движения на Балтийском флоте. Статья эта была написана в 1926 году и, по словам его автора, составлена по материалам морского архива главного военно-судного управления.
Статья о “Памяти Азова” является отделом IV общего описания революции на Балтийском флоте, под заглавием: “Восстание в Балтийском флоте в 1905-06 годах в Кронштадте, Свеаборге и на крейсере “Память Азова”. Сборник статей, воспоминаний, материалов и документов, составленных И.В. Егоровым под редакцией Ленинградского Истпарта. Рабочее издание “Прибой”. Ленинград, 1926.” Книга эта имеется в Нью-Йоркской центральной публичной библиотеке, а фото и статьи о “Памяти Азова” есть в архиве исторической комиссии общества бывших русских морских офицеров в Америке.
Егоров, вне сомнения, архивные материалы читал, и по ним писал статью. Однако точность описания утеряна, отчасти по профессиональной безграмотности автора и отчасти от старания придать повествованию революционный экстаз. Несмотря на это, описание сделано ближе к истине, чем это можно было ожидать.
Описывая арест Коптюха, Егоров говорит: “Коптюха спросили: “Кто ты такой?” Он назвался кочегаром № 122; такого номера не было на корабле, и стало ясно, что это не матрос, а посторонний…”. Номер 122, конечно, на корабль был, но это был не номер кочегара. Это ляпсусы, так сказать, профессионального характера. Допущены также ошибки по невнимательности при чтении архивных материалов. Так, у Егорова читаем: “В погоню за бежавшими послали паровой катер, куда погрузили 37-мм пушку. Выстрелом из нее были убиты Вердеверский, мичман Погожев и тяжело ранен лейтенант Унковский”. На самом же деле с парового катера был открыт огонь из 37-мм орудия по баркасу и был произведен не один, а много выстрелов, т. к. в таранный баркас попало 20 снарядов и он затонул, не доходя до берега.
{24} Огнем орудия были убиты: командир капитан 1 ранга Лозинский, мичман Погожев и тяжело ранен лейтенант Унковский. Раненый Вердеревский остался жив.
