В Петербурге во дворцах формировались дамские комитеты помощи раненым, во главе их становились жены министров, великие княгини и сама Царица. В Красном Кресте мобилизовались санитарные поезда, и предложений в сестры милосердия было значительно больше спроса на них. Многие офицерские жены предлагали свои услуги, надеясь попасть в тот район, куда двигался полк мужа. Почти все правительственные учреждения, высшие школы, многие заводы, фабрики и частные торговые фирмы открывали лазареты для раненых воинов. Наши заводы открыли сообща богатый лазарет в доме Утина на Конногвардейском бульваре на 50 офицеров. Наши дамы там дежурили, а дочери директоров были сестрами милосердия; ординатором был приглашен известный хирург доктор Оппель. Моя дочь Ольга, прослушав курсы сестер милосердия, поступила вначале в наш офицерский лазарет на Конногвардейском бульваре, а затем вскоре перешла в лазарет при Институте путей сообщения и там дежурила около двух лет.
На нашем Ревельском заводе спешно достраивались миноносцы, на них устанавливались минные аппараты. В связи с этой установкой явилась надобность в решении некоторых технических вопросов. Я воспользовался этим и уехал в Ревель, рассчитывая заодно дождаться там прихода «Паллады» и повидать Жоржа. Я взял с собой целую корзину офицерской обмундировки, прибавив туда комплект резиновых и теплых вещей для осеннего крейсерства. Жена приложила туда от себя спасательный пробковый жилет, какие вешают обыкновенно в каютах пассажирских пароходов для спасения на случай аварии в море. Но ни один морской офицер не допустит в свою каюту такого пояса из самолюбия, считая это малодушием. На военных судах поясами снабжаются только спасательные катера. Я ее отговаривал, но она, по своей материнской нежности, настояла на посылке сыну этого подарка.
Узнав на заводе, что в этот день крейсер «Паллада» пришел с моря и стоит на рейде, я с сигнальной мачты вызвал Жоржа на берег. Вскоре пришел катер с «Паллады» с Жоржем. Я крепко обнял его, поздравил и был очень рад видеть его бодрым и веселым. Он с радостным оживлением рассказывал о стычках «Паллады» с немецкими крейсерами. Проехав на наш завод, мы с ним позавтракали в заводской столовой, потом обошли по эллингам и строящимся судам. Затем на автомобиле прокатились по Екатериненталю, заехав к фотографу; он снялся, потом обедали в Морском собрании. Вернувшись, я ему передал корзину с вещами; он все осмотрел и был очень доволен, меховая тужурка и резиновый дождевой шлем ему особенно понравились.
Увидев на дне корзины спасательный пояс, он с удивлением молча взглянул на меня — как мог я, старый моряк, привезти ему такую позорную вещь?! Но узнав, что это от матери, он, точно в смутном предчувствии, с грустью посмотрел на пояс и, взяв его бережно в руки, положил в пустой шкаф, стоявший в этой комнате (когда после взрыва «Паллады» я приезжал осенью в Ревель и останавливался в той же комнате, а затем еще приезжал несколько раз, то пояс все еще лежал на дне того же шкафа). Под вечер я в автомобиле отвез его в гавань. Я с ним сердечно простился, обнял, перекрестил. И больше его не видел… Через месяц крейсер «Паллада» был взорван и он с ним погиб… Мне тяжело описывать этот новый удар, постигший нашу семью. Но гибель «Паллады» относится к анналам родного мне флота, и я не могу в своих мемуарах пропустить это печальное событие.
ГИБЕЛЬ КРЕЙСЕРА «ПАЛЛАДА»
Как сейчас помню, в понедельник 29 сентября, утром, одеваясь в своем кабинете, я услышал из столовой внезапный вопль и горькое рыдание жены. Прибежав в столовую, я застал там жену со свежим номером газеты в руках, опустившихся бессильно на колени; из глаз ее лились горькие слезы. Взяв у нее номер, я прочел телеграмму: «Ревель 28 сентября. Сегодня в 14 ч 15 мин по полудни крейсер „Паллада“, взорванный немецкой миной, погиб со всею командою и офицерами»…
О Боже! и второй сын, этот милый мальчик, погиб бесследно, как и старший, на утонувшем корабле… Сердце разрывалось от отчаянья и горя, и утешать друг друга нам было нечем. Дома мы были только вдвоем с женой; дочь Ольга была в то время, кажется, в отъезде, она гостила в Брянске у сестры Наташи.
Но, как утопающий за соломенку хватается, так и у меня блеснул слабый луч надежды: авось с «Паллады» кто-нибудь спасся, и я поехал в Морской Генеральный Штаб узнать подробности катастрофы. Там встретил меня адмирал Русин (в 1905 году плавал у меня на Балтийской эскадре, командуя «Славой») и, угадав, зачем я приехал, обнял меня и стал утешать. Он лично знал моего Жоржа, когда тот, еще мальчиком, приезжал ко мне в 1905 году на «Славу», а потом 6 лет в Морском Училище адмирал Русин, будучи директором, опекал Жоржа из дружбы ко мне. Он дал мне прочесть экстренное донесение командира крейсера «Баян», бывшего с «Палладой» в совместном крейсерстве. Оно гласило: «Сегодня (28 сентября), в полдень, по сдаче дежурства крейсерам „Макаров“ и „Рюрик“, „Паллада“ (командир капитан 1 ранга Магнус; он как старший шел головным) и „Баян“ в сопровождении двух миноносцев отправились в свою базу, в Гельсингфорс, за возобновлением запасов. Ход был 15 узлов, „Баян“ шел сзади в расстоянии 7 кабельтовых. Время было послеобеденное, и команда отдыхала, лежа у своих орудий. Миноносцы за ненадобностью были отпущены и ушли вперед. В море было ясно и тихо.
В 1 ч 15 мин дня я, находясь на мостике в рубке, услышал впереди себя потрясающий двойной взрыв, и подбежав к краю мостика, увидел впереди высокий черный столб воды и дыму на месте, где был корпус „Паллады“, и когда столб упал, то на поверхности моря пенилась вода от выходивших пузырей пара и дыму. Ни плавающих людей, ни обломков на воде уже не было. От момента взрыва до моего подхода к этому месту прошло не более двух минут. В этот момент я увидел у себя за кормой пузырный след проскочившей мины Уайтхеда. Я сделал залп из всех орудий по тому месту, откуда шел выстрел, полагая нахождение там подводной лодки. Наши миноносцы, услышав взрыв, вернулись сюда, но подбирать им было нечего, так как от „Паллады“ не было остатков».
Такое молниеносное разрушение корабля без остатков представляет исключительный случай. Его можно объяснить лишь случайностью, что мина взорвалась под минным или пороховым погребом и произвела детонацию взрывчатых запасов, да еще и котлов с высоким давлением пара. Из наших минных опытов и из японской войны известно, что корабль, получив минную пробоину, способен долго еще бороться. Например, «Петропавловск» только через 17 минут опрокинулся и затонул. Затем наши суда в ночь после Цусимкого боя, подорванные минами, долго держались на воде, и на некоторых судах почти все команды были спасены на шлюпках,
Этот рапорт отнял последнюю слабую надежду на чье-либо спасение. Я из Штаба вернулся домой… Жена в передней ждала меня, в ее прекрасных больших глазах стояли две капли невысохших слез; луч слабой надежды блеснул в ее печальном трепетном взгляде, которым она молча вопрошала меня. Но этот луч мгновенно погас и сменился взрывом горького отчаяния, когда она прочла в моих глазах выражение безвыходного горя…
Мичман Г. Г. Цывинский
