18 сентября. Немцы взяли Вильно и дошли до Брест-Литовска.
20 сентября. Болгария присоединилась к Германии и двинулась на Сербию. Немцы с севера взяли Белград. Сербия жестоко разгромлена; в беспорядке весь народ и армия бежали в Албанию, к берегу Адриатики.
В мае я уехал в Финляндию. Из Швеции в порты Або, Раума и Биорнеборг прибывали транспорты со стальными штангами и разным металлом для наших заводов. Я заехал в Гельсингфорс, в Штаб адмирала Эссена, заручиться содействием для быстрейшего получения грузов. Адмирал Эссен имел свой флаг на крейсере «Россия». На рейде был собран почти весь Балтийский флот. Выделялись четыре длинных светло-серых дредноута, недавно оконченных постройкой и вступивших в «комплект действующего флота». Было 12 часов когда в обширной столовой «России» я застал адмирала, окруженного штабом перед закусочным столом.
Небольшого роста, крепко сложенный, с добрыми спокойными серыми глазами, с лицом шведского типа, обросшим рыжими короткими волосами, и весь в веснушках, он напоминал скорее добродушного лоцмана из тех, что на ботах крейсируют в Немецком море, чем адмирала, в руках которого заключалась судьба всего побережья Балтийского моря. Он приветливо встретил меня и посадил с собою за стол. Расселся весь штаб; тут было человек 20, между ними я встретил своих прежних сослуживцев: капитана 1 ранга Колчака, флигель-адъютанта Кедрова (в 1901–1903 годах плавал у меня в Атлантическом океане на «Герцоге Эдинбургском» в должности ревизора), Непенина; остальные кругом знакомые все лица.
В привычной обстановке я чувствовал себя в своей стихии, с которой недавно еще расстался. Было не-принятно говорить за столом о боевых операциях флота, не только о предполагаемых, но и о прошедших, дабы не давать немцам материала для догадок о движениях флота. После завтрака адмирал распорядился, чтобы Штаб заготовил мне документы для скорейшего получения наших грузов из финляндских портов. Вечером я уехал в Рауму. Этот симпатичный чистенький городок раскинут в сосновом лесу на мшистых холмах; из-под зеленого покрова кое-где проглядывает серый гранит. Командир порта лейтенант Гершнер жил на маяке у бухты. Я остановился в единственной гостинице и ежедневно принимал грузы. И тут же на пристани грузили в вагоны. Обедали мы с Гершнером в гостинице. Кормили очень хорошо, кухня, конечно, шведская с обязательным «schorgaten».
«На рейде был собран почти весь Балтийский флот. Выделялись четыре длинных светло-серых дредноута, недавно оконченных постройкой и вступивших в комплект действующего флота».
Вернувшись в Петроград, я отдыхал недолго. В мае я уехал в Ригу забирать оттуда станки, механизмы, сталь и другие металлы для наших заводов, разгружая рижские заводы, которые было решено эвакуировать в глубь России, ввиду ожидавшегося нашествия немцев. Туда, как коршуны, слетелись представители военных заводов Петербургского района и разбирали все, что им пригодилось. В Риге сидел генерал-губернатором известный генерал Курлов, у него во дворце мы собирались ежедневно и делили добычу. Я жил в гостинице «Рим» вместе с инженером нашей Ревельской верфи, и мы ежедневно объезжали заводы и ставили клейма на выбранные нами станки и механизмы.
С немецкой верфи «Лянге», строившей миноносцы, было решено забрать недостроенные корпуса этих судов, и даже плавучий паровой кран для нашей Ревельской верфи.
Вернувшись в Петроград, я сейчас же отправился в Архангельск, куда для нас прибыло много металла из Бордо (от завода «Greusot») и из Америки. Архангельский рейд был полон иностранных пароходов. Для военной охраны рейда сюда прибыли 2 английских крейсера. Немцы при входе в Белое море набросали мин, на них было взорвано несколько пароходов с военным грузом. Для вылавливания мин было снаряжено несколько тральщиков. Лето здесь было необычайно жаркое, не к лицу далекому Северу, и к тому же весь июнь солнце в полночь не уходило под горизонт, и я впервые испытал то неловкое ощущение, когда видишь солнечный день сплошь целый месяц. Раза два я ездил в Вологду поторопить перегрузку, где я присмотрел квартиру для своей семьи, так как в то время из Петрограда многие уезжали в ожидании нашествия немцев. Золотой фонд из Государственного банка был увезен в Нижний Новгород и в Казань.
В августе я уехал в Харьков. Там я застал вавилонское столпотворение: от всех заводов и фабрик России наехали агенты за углем; номера в гостиницах брались с бою. Угля, конечно, всем не хватало. Промышленный комитет давал только военным заводам.
Юркие комиссионеры устроили грандиозную биржу в «Метрополе», где за большие деньги перекупались наряды (документы), выданные комитетом на уголь. На самих рудниках шла открытая торговля вагонами: за большие взятки начальники погрузочных станций передавали вагоны в чужие руки. Мне с большим трудом удалось получить маршрутный поезд с углем для наших заводов, и то благодаря экстренному наряду из Петербурга от Главного Артиллерийского Управления. Великий Князь Сергей Михайлович покровительствовал нашему заводу за обильную, продуктивную работу по выделке снарядов.
Сентябрь и октябрь я провел в Петрограде, занимаясь в правлениях наших обоих заводов. По временам дежурил в офицерском лазарете на Конногвардейском бульваре. Значительный контингент раненых офицеров был из армии, разгромленной немцами у
Мазурских озер; офицеры рассказывали, как за отсутствием патронов им приходилось штыками бросаться против ураганного огня немцев. В лазарете хозяйкой была мадам Соколовская — жена директора нашего Ревельского Судостроительного завода. В декабре я уехал в Гельсингфорс заручиться в Морском Штабе документами и оттуда уехал в Рауму. На рейде и в море плавал уже толстый лед, и портовый ледокол с трудом с ним справлялся. В день моего прибытия один финляндский пароход у рейда напоролся на мину, неизвестно чью — нашу или немецкую, и сел под берегом. Вода попала только в один отсек и подмочила часть груза. Нашему заводу он вез динамомашины, они были подмочены в нижней части, и их впоследствии удалось исправить и высушить.
Канун финляндского Рождества меня застал по дороге в Гельсингфорс. По пути на больших станциях в буфетах горели нарядные елки и столы были заставлены обильными блюдами шведского «кекса» и украшены цветами. В Гельсингфорсе в отеле «Реша», в огромном зале — зимнем саду, собралась нарядная публика для встречи Рождества. Под музыку струнного оркестра за многочисленными столиками сидели группами финские семьи и русские офицеры с эскадры. На каждом столике стояла маленькая елка, освещенная электрическими лампочками. Я встретил здесь адмирала Вирениуса (он был в отставке и состоял финляндским сенатором и министром народного просвещения) с семьею и присоединился к ним для совместной встречи праздника. Финское общество не боялось войны: ни воинской повинности, ни военных налогов финскому народу не приходилось нести. Ведя закулисную дружбу с Германией и пославши ей своих волонтеров против России, Финляндия была спокойна за свою территорию и действительно, за редкими исключениями, германские суда не тревожили финляндские порты. Побережья Финляндии оберегались русской эскадрой, курс финской марки поднялся во время войны, и русский хлеб беспошлинно поплыл в Финляндию. Словом, война для Финляндии была очень выгодна, и в случае поражения России, Финляндия знала, что станет независимым государством.
