Книга Пятьдесят лет в Российском императорском флоте, страница 40. Автор книги Генрих Цывинский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пятьдесят лет в Российском императорском флоте»

Cтраница 40

Капитан I-го ранга С. (О. Старк — прим. ред. альм. «БКМ») — спокойный и молчаливый флегматик — имел характер типичного финляндца, ничему не мешая и ни к кому не придираясь, представляя фрегатской службе идти своим порядком. Мне он предоставил полную самостоятельность в производстве начатого ремонта. Сам он неизменно ночевал на берегу, на фрегат являлся (к 8 часам утра) к подъему флага и после завтрака уезжал домой до следующего утра. По воскресеньям я от имени кают-компании приглашал каждый раз и жену его Марию Ивановну.

При таком порядке командир вечером никогда не бывал на фрегате, и я за первые два месяца (июнь и июль) не имел возможности съехать на берег даже в баню. В конце июля у командира на берегу был назначен вечер, и от имени жены он пригласил нашу кают-компанию и меня особо. Но так как он сам съехал к себе на берег, то я не мог нарушить Морской устав и на вечер к ним не явился. На утро, приехав на фрегат, командир сообщил мне, что жена его очень сожалела о моем отсутствии. На это я очень корректно дал понять ему, что оставить фрегат в отсутствие на нем командира я не имел права.

В начале августа он однажды предложил мне съехать на берег. Я воспользовался, пообедал в клубе и сделал прогулку в окрестностях Владивостока. Но когда я вечером вернулся на фрегат, то командир только этого и ожидал и тотчас же уехал ночевать на берег. Сам С. был симпатичен, но вместе с ним на фрегате появился новый ревизор, списавшийся с «Азова», лейтенант М., служивший с С. ранее на одной из сибирских канонерок. Этот офицер, антипатичный и злой на язык, внес в кают-компанию атмосферу скуки и раздора. В нашей кают-компании было несколько талантливых офицеров: музыкант — мичман Михайлов, живописец — лейтенант Дядин, математик — Пашенный, лингвист и остроумный рассказчик — И.А. Нелидов, и, наконец, милый весельчак и атлет М.М. Скаловский, бывший ревизор.

Общее настроение мономаховской кают-компании, до сего времени отличавшееся веселым остроумием и дружественной благовоспитанностью, заменилось теперь сдержанной молчаливостью, в которой преобладали хамские возгласы и прибаутки одного человека. Почти всегда бывает так, что благовоспитанное общество невольно уступает грубому нахальству и хамскому невежеству нескольких дикарей-босяков, не стесняющихся взять в свои руки главенство над совестливым обществом. В справедливости этого явления мы достаточно убедились во время террора (1918–1919 гг.) большевиков-коммунистов, которые диким нахальством и хамской жестокостью взяли верх над интеллигенцией и растоптали народную честь и совесть 100-миллионного русского населения.

Я поднял обновленный рангоут; вытянул такелаж и привязал паруса; судовые механизмы, артиллерия и минное вооружение были также приведены в порядок, и фрегат после капитальной окраски принял вид красивого морского щеголя. С половины августа я начал правильные ежедневные учения, чтобы освоить команду с корабельным расписанием, которое пришлось составить вновь, так как в это время мы получили около 150 человек-новобранцев, взамен ушедших в запас. К 1 сентября правильность и быстрота всех судовых маневров достигла той лихости и виртуозности, каковые в ту эпоху требовались от судов дальнего плавания.

В сентябре адмирал Назимов отправил нас в двухнедельное практическое парусное крейсерство в водах Японского моря.

Первые два дня мы производили артиллерийские и минные стрельбы, а затем прекратили пары. При своем громадном водоизмещении фрегат не мог ходить под парусами более 8-ми узлов, но повороты оверштаг и через фордевинд нам удавалось делать довольно удачно. В это осеннее время бывали и свежие ветра, баллов до 9; налетали и шквалы; приходилось брать рифы. Это непродолжительное крейсерство было полезно для молодых матросов и приучило их несколько к корабельному порядку. Сделавши несколько рейсов в заливе Петра Великого от берегов Кореи до японского берега, фрегат вернулся во Владивосток, где мы простояли октябрь, занимаясь исподволь судовыми учениями.

За это время я съезжал несколько раз на берег и к вечеру возвращался на фрегат, где уже с нетерпением ждал меня командир и стремительно улетал на берег ночевать к жене. Нам, балтийским морякам, считавшим кают-компанию своим домом и привыкшим к холостой скитальческой жизни за дальние плавания, было странно видеть старого моряка, который за полгода стоянки во Владивостоке не мог хоть одной ночи проспать без жены, в капитанской каюте, обставленной с полным комфортом и всеми удобствами. В нашей кают-компании на эту тему нередко острили и подымали вопрос: как же будет потом, когда мы уйдем в Японию и далее, в Россию? Неужели жена командира не отпустит его и будет сопровождать нас во весь предстоящий еще год дальнейшего нашего плавания? И увы! опасения наши сбылись. Мы в Японию, и Мария Ивановна за нами. Там мы проболтались всю зиму (до апреля 1892 года), и она прожила в Нагасаки полгода, и командир неизменно ночевал на берегу. Затем, когда на обратном пути мы в апреле ушли в Гон-Конг, и Мария Ивановна туда же отправилась на японском пароходе; потом мы в Сингапур, и она в Сингапур, и так далее вплоть до Порт-Саида, где уже поневоле пришлось расстаться, потому что оттуда пароход пошел на восток в Одессу, а мы должны были идти на запад, чтобы через Гибралтар вернуться в Кронштадт.

Наши офицеры, натерпевшиеся много горя от присутствия на корабле в первый год плавания жены 1-го командира, теперь уже с большой тревогой ожидали повторения неприятных эпизодов и, хотя симпатизировали О. С., но в душе многие сожалели об уходе Дубасова, который теперь уже, несомненно, был бы одиноким, а новый командир был всегда неразделен с супругой. Утешались только тем, что сама Мария Ивановна была проста и приветлива; но боялись не каждого супруга в отдельности, а комбинации их обоих вместе; тяжким опытом было неоднократно дознано, что каждый в отдельности мог быть очень мил, но «винегрет» из капитана и капитанши, при условиях корабельной службы, был часто невыносим для офицерства.

В октябре стало холодно и скучно. Рейд опустел, сибирские суда окончили кампанию; адмирал Назимов с крейсером «Нахимов» ушел в Японию, где он должен был сдать эскадру адмиралу Тыртову, прибывшему туда через Америку, а сам собирался уехать в Россию так же, на пассажирском пароходе, а «Нахимов» отослать в Кронштадт. На рейде появился тонкий лед, и верхние склоны окрестных гор покрылись снегом. На берег уже никто не ездил, исключая командира, и все с нетерпением ожидали ухода в Японию.

Получив приказ, 2 ноября фрегат при неожиданно прояснившейся солнечной погоде, попрощавшись салютом с крепостью, ушел в Иокогаму, где он должен был войти в док порта Йокосука для ремонта подводной обшивки. В тот же день Мария Ивановна с 8-летней дочкой Олей переехала на «Азов» и уехала на нем в Нагасаки, где она должна была поселиться на всю предстоящую зиму, так как наш фрегат должен был по окончании доковых работ перейти на зимовку тоже в Нагасаки.

Обойдя остров Аскольд, мы легли на восток и пошли Сангарским проливом, затем в океане мы имели довольно свеженький ветерок, прикинули паруса и побежали в Иокогаму. Здесь, в Курасиве, даже при неправильной волне, фрегат покачивало очень плавно, и мы еще раз убедились в его прекрасных морских качествах. С таким кораблем можно сродниться и полюбить его как нечто живое, как кавказский горец сживается со своим конем. Теперь в особенности фрегат, чистенький и обновленный от киля до клотика, стал родным для меня и всех тех старых офицеров, которые плавали на нем еще в Средиземном море.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация