Пасха была отпразднована с подобающим торжеством. После заутрени на «Рюрике» адмирал пригласил разговеться к своему столу всех командиров. У нас в кают-компании по заказу заботливого содержателя (доктора Ромашова) японские искусные кондитеры напекли массу всевозможных куличей, баб и всяких «таберо».
Прибыл в Нагасаки (через Америку) новый командующий эскадрой контр-адмирал Ф. В. Дубасов. Он поднял свой флаг на «Памяти Азова» и считался пока младшим флагманом, до отъезда адмирала Алексеева. Ф. В. встретил меня очень сердечно, как старого соплавателя, и мы с ним облобызались, несмотря на разность положений. На Фоминой неделе я ушел во Владивосток для ремонта клипера. Я нашел этот порт много изменившимся к лучшему: на рейде для судов были поставлены бочки; в военном порте был готов каменный сухой док, заложенный Наследником в 1891 году, и строился другой, больших размеров; портовые здания и мастерские были все каменные, много пристаней, плавучий док; на берегу новый вокзал; два дворца с садами для главного командира порта и военного губернатора адмирала Г.П. Чухнина, и наконец Светланская улица была вся вымощена.
Выросло несколько больших каменных домов, открылись две большие торговые фирмы «Кунст и Альберте» и «Чурин», и появилась наконец первая большая гостиница «Тихий Океан», с претензией на заграничные отели, но с первых же дней своего существования была загрязнена по русскому обычаю. Здесь я застал также своего брата Вячеслава с женою; он в качестве инженера был прислан для работ по изысканию Восточной Китайской железной дороги. Я немедленно приступил к ремонту клипера, а сам «Крейсер» был поднят на плавучий док для очистки подводной части. К концу мая я вышел из дока, готовый к уходу на север, но пришла на рейд вся Тихоокеанская эскадра с обоими адмиралами, и судьба моего «Крейсера» решилась иначе. Ввиду того, что в эскадре единственным парусником был мой клипер, пригодный для учебного плавания, адмирал решил готовить на нем боцманов и унтер-офицеров, причем крейсер должен был уходить в отдельные практические плавания в Японское и Китайское моря, учебные курсы проходить там же. А в Берингово море была отправлена канонерка «Кореец».
В то переходное время паруса как двигатель уже отслужили свой век и на новых судах были заменены паровыми, воздушными, электрическими и другими механизмами; но для развития в будущих боцманах ловкости, находчивости и лихости во всех флотах учебные корабли были парусные. Их обыкновенно отправляли надолго в отдельное плавание под парусами; этим приучали их к морю и в результате получали бравых и лихих боцманов и унтер-офицеров. Но введение на современных судах всевозможных механизмов неминуемо потребовало большого числа специалистов (машинистов, мотористов, гальванеров, электротехников, торпедистов и проч…), для обучения коих были устроены в портах школы, но в эти школы пришлось поневоле набирать молодежь из фабричного контингента, людей уже испорченных, сомнительной нравственности и пьющих; поступая на службу на корабль, они приносили дух мрачного недовольства, уныния и недоверия к начальству. Поэтому для подготовки в боцмана и строевые унтер-офицеры, ввиду поддержки корабельной дисциплины и порядка, выбирались молодые люди хорошей нравственности, здоровые, жизнерадостные, из архангельских поморов, бывших судоводителей, рулевых парусных судов и вообще людей, привыкших к морю и любящих свое ремесло.
На «Крейсер» было прислано с эскадры 100 человек лучших, здоровых и грамотных матросов для подготовки в унтер-офицеры. Они были разделены на 4 вахты, и в каждую вахту назначен офицер, он же и учитель своей вахты. Якорной базой был назначен порт Гензан в Корее, откуда я должен был выходить в крейсерство под парусами в Японском и Китайском морях, а в дни якорных стоянок — тренировка на катерах под парусами и прохождение курса морской практики; в программу входили артиллерийские стрельбы и минные учения. Одним из вахтенных учителей был мичман А.В. Колчак.
Это был необычайно способный, знающий и талантливый офицер, обладал редкою памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, знал историю всех почти европейских флотов и морских сражений. Служил на «Крейсере» младшим штурманом до возвращения в Кронштадт в 1899 году. В 1900–1901 году участвовал в полярной экспедиции барона Толя. Затем, пройдя артиллерийский класс и Морскую академию по отделу Генерального Штаба, читал лекции в той же академии, а летом занимал должности на эскадрах по своей специальности. В 1912–1913 был начальником экспедиции Ледовитого океана с целью пройти от Берингового пролива до Архангельска, но война 1914 г. заставила его вернуться, и тогда он поступил в штаб адмирала Эссена, где пробыл до 1916 года. В чине адмирала назначен командующим Черноморским флотом. В 1918 году, не желая подчиняться большевистскому бестолочью, уехал в Англию, затем в Америку, а оттуда пробрался во Владивосток; в Сибири стал во главе армии чехо-словаков для борьбы с советским правительством и для восстановления законного порядка в России; но интриги сибирского правительства и измена чехов, предавших его в руки большевиков, погубили этого энергичного и достойного героя, который был единственным из всех вождей, пытавшихся спасти Россию, способным восстановить порядок и спасти ее от гибели и разорения. В 1920 г. его расстреляли в Иркутске.
29 мая я ушел в Гензан. На русских картах он назван портом «Лазарев». Это огромный рейд с глубиною, достаточною для больших судов, вполне защищен с моря островами «Нахимов», «Корнилов» и «Купреянов». Между двумя последними до сих пор лежало разломанное днище корвета «Витязь», разбившегося здесь в 1895 году в тумане под командою капитана 1 ранга Зорина. В южной части бухты расположен глухой корейский городок Гензан; но, благодаря предприимчивости нескольких японских торговцев, мы могли получать все необходимое для команды и кают-компании: свежую провизию, мясо, зелень и хлеб. Европейцев всего было трое: м-р Ойсен — датчанин, здешний старожил, женатый на китаянке, на службе в корейской таможне. Один русский — агент пароходства «Старцев» и француз-миссионер Pere Brete.
Местечко вообще не из веселых: ни отелей, ни ресторанов, а о театре нечего и думать. Прийдя туда, я начал парусные рейсы в Японском море. Тут приходилось, в зависимости от ветра, ходить всякими галсами; делать повороты, на ночь брать рифы и проч. Обучались принимать шквалы, спускаясь на фордевинд, и наоборот — в крутой бейдевинд, приходилось и штилевать, болтаясь на месте под хлопающими парусами. Иногда задувал непродолжительный штормик, очевидно, это часть рассеянного тайфуна, дувшего в южном Китайском море. По воскресеньям мы возвращались на рейд. Команда свозилась гулять на берег, а мы, офицеры, пригласив с берега европейцев, отправлялись с ними прогулкою в лес к развалинам могилы какой-то древней корейской королевы.
После вся компания приглашалась на клипер к обеду, а иногда и наоборот — мы все обедали у мистера Ойсена. Pere Brete и русский хозяйства не держали. Личность французского миссионера заслуживает внимания. Это был молодой еще человек лет 35, типичный провансалец, крепкого телосложения, смуглый брюнет с окладистой черной бородой, живой, интересный и остроумный рассказчик. Всесторонне образованный, он знал, кроме своего родного, итальянский и английский языки, а также китайский и корейский, на последнем он вел в Корее пропаганду, удаляясь на многие месяцы в глубь страны и проповедуя там Евангелие. Изучив хорошо новое отечество (по регламенту французского Общества Миссионеров Дальнего Востока, проповедник, уезжавший в дикие страны, должен навсегда покинуть свою родину и вполне ассимилироваться в своем отечестве), он посылал корреспонденции и статьи в миссионерские журналы в Европу.
