Летняя кампания ознаменовалась частыми выходами на учения и стрельбы. Все это происходило вблизи Севастополя. Боевые стрельбы проводились в Тендоровском лимане, где линкоры сдавали артиллерийские задачи примерно в течение трех недель. Мишенью для стрельбы служил старый броненосец “Чесма”. Это были очень интересные учения, поскольку мы могли сразу же удостовериться в действии наших снарядов, съездив на “Чесму”. Более того, на палубе и во внутренних помещениях “Чесмы” размешались различные животные, и мы могли убедиться в действии на живые существа осколков и пороховых газов.
Я помню, какое волнение охватывало нас, молодых офицеров, когда нам предстояло управлять артиллерийским огнем. Тут надо было быть предельно собранным, ибо на счету была каждая секунда. Старший артиллерист князь У., любезный и степенный человек в обиходе, был очень требовательным, и мы, конечно, своей неопытностью очень раздражали его. Он злился, нервничал, багровел, постоянно ожидая выговора от флагманского артиллериста за наши бестолковые действия. Мы все это понимали и старались изо всех сил, чтобы его не подвёсти. И волновались страшно.
Как-то во время стрельб на горизонте появился корабль. Вскоре его опознали. Это была старая немецкая канонерка “Лорелей”, стоявшая стационаром в Стамбуле. “Немей” направлялся в Севастополь. Эскадра сразу же получила приказ прекратить огонь, Поскольку совершенно незачем было раскрывать потенциальному противнику метод стрельбы и ее результат. “Лорелей” прошел вблизи “Чесмы”, явно демонстрируя желание удостовериться в эффективности нашей стрельбы. После завершения стрельб эскадра, как бы в поощрение, была послана в поход вдоль побережья Крыма и Кавказа. Такой поход был особенно приятен, поскольку из-за вечной нехватки средств нас не баловали дальними плаваниями. И вот, наконец, мы вдохнули полной грудью свежий ветер открытого моря. Десять дней пролетели как во сне…
Побережье Кавказа с заснеженными горами было необычайно красиво, восхищая нас своим диким очарованием. В ясную погоду за сотню миль видна снежная конусообразная вершина Эльбруса. Нужно быть художником, чтобы описать настоящее великолепие этой картины. Побережье Турции гораздо менее красиво, тем более, что мне суждено было впервые его увидеть осенью, когда после очередной напряженности в русско-турецких отношениях русский флот демонстрировал силу у турецких берегов. В воздухе пахло войной. Эскадра, прошла мимо Синопской бухты, напоминая туркам, если они забыли, о 18 ноября 1853 года. Вернувшись в Севастополь, мы узнали, что турки не забыли Синопа. Споры улажены, напряженность снята.
“Наступала ночь. Звучала последняя команда: Надеть чехлы!'
На политическом горизонте уже явно начали собираться тучи, но никто из нас не думал о войне, хотя некоторое внутреннее беспокойство все ощущали. Молодость брала свое, заставляя беззаботно веселиться и бедокурить, хотя и это имело порой свои печальные последствия.
Как-то в воскресный день я и несколько моих друзей решили совершить так называемую "круговую поездку по центральной улице Севастополя", другими словами — пошляться по ресторанам. Мы взяли с собой одного гардемарина, с которым были дружны. Гардемаринам до производства в офицеры запрещалось посещение ресторанов и казино. Как раз за день до этого было по этому поводу специальное указание командующего флотом. Игнорируя приказ, мы вместе с гардемарином забрались в темный угол одного из ресторанов, где попивая вино, тихо и мирно беседовали. Неожиданно и ресторан вошла группа офицеров с одного из крейсеров во главе с лейтенантом, пребывавшем явно не в духе. Мы в этот момент громко засмеялись и привлекли к себе внимание. Лейтенант сразу направился к нашему столику и, сославшись на последний приказ адмирала, потребовал, чтобы гардемарин немедленно покинул ресторан. Я вскипел и ответил ему весьма невежливыми словами.
На следующий день лейтенант подал на меня рапорт. Старший офицер с того крейсера поднялся к нам на борт и потребовал извинений, поскольку, по его словам, я оскорбил их корабль. Я объяснил, что о их корабле вообще речи не было. Во всяком случае я не помню, чтобы об этом говорил. Бывшие со мной в ресторане офицеры поддержали меня, и по крайнем мере в этом отношении дело было улажено. Но рапорт лейтенанта тем не менее пошел наверх, в штаб, и я боялся для себя весьма скверных последствий.
Помог мне случай. Мы вышли в море для проведения очередных стрельб, когда в кормовом каземате неожиданно воспламенился полузаряд для восьмидюймового орудия, и начался довольно сильный пожар, причинивший серьезные повреждения. Мы немедленно вернулись на рейд, штаб эскадры сразу же начал расследование этого инцидента. Прибывший по этому случаю на “Евстафий” командир нашей дивизии линкоров — контр-адмирал Новицкий побеседовал со мной, отнесясь ко всему делу весьма благосклонно. В итоге я отделался двухнедельным арестом без занесения в послужной список.
Право, я не знаю, какой бы оборот приняло это дело, если бы не пожар, в тушении которого я принял активное участие. Через два дня, как положено, я сдал свой кортик лейтенанту С., с которым мы, кстати, были вместе в ресторане, и он повел меня на гауптвахту. В кают-компании посмеивались: набедокурили вместе, а отвечает один.
Должен признаться, что этот арест меня очень расстроил, поскольку по кораблям упорно ходил слух о предстоящем заграничном походе эскадры в Варну и Констанцу. От досады я готов был рвать на себе волосы, наблюдая целыми днями из окна своей камеры за стоящей в бухте эскадрой — выйдет она в море или нет? Дни проходили один за другим, но эскадра, как стояла в бухте, так и продолжала стоять. Чтобы отвлечься я проводил время за чтением и изучением английского языка.
Как-то из окна камеры я увидел великолепную картину. На рейде погружалась и всплывала подводная лодка. Как я узнал позднее это был подводный минный заградитель “Краб”, только что пришедший из Николаева и проходивший ходовые испытания. Тогда я и не подозревал, что мне суждено провести на нем добрую половину войны.
Когда наконец наступил долгожданный день моего освобождения, я, вернувшись на “Евстафий”, обнаружил всех в сильном возбуждении: в Севастополь прибывает царь. Через несколько дней в Севастополь, совершив переход с Балтики, пришла Императорская яхта “Штандарт” и встала на якорь у Графской пристани. В день прибытия царя корабли стали кильватерной колонной в Северной бухте параллельно железной дороге, по которой должен был прибыть царский поезд. Ждать пришлось недолго. Вскоре из-за Инкермана появился поезд с голубыми царскими вагонами. Поравнявшись с первым кораблем, паровоз уменьшил скорость, и поезд медленно пошел вдоль строя эскадры. Загремел салют, царь стоял на площадке своего вагона, держа руку под козырек…
Прибыв в Севастополь, царь с семьей переехали на “Штандарт”. Мы стояли в южной бухте, и я с вахты мог в известной степени наблюдать жизнь царской семьи на “Штандарте”. царь вставал рано утром и купался прямо с трапа “Штандарта”. Затем он и десятилетний царевич катались на шлюпке. Весь день затем царевич резвился на палубе яхты, всем своим видом показывая, насколько он счастлив жить на короле. Императрица и Великие княжны, особенно последние, очень просто и свободно гуляли по городу.
