Миноносцы должны иметь на вооружении две 75-мм пушки (на носу и на корме). 47-мм пушки как совершенно бесполезные предлагалось снять. Трудно было ожидать быстрого исполнения всех этих пожеланий, но непостижимо и то, что даже рекомендации о 75-мм артиллерии услышаны не были. Новые корабли следовало вооружать не менее чем 100-мм пушками. Еще более решительно в своем донесении о бое высказывался лейтенант Н.В. Иениш с "Беспощадного", напоминавший, что в стычках с японскими миноносцами на их огонь всем бортом из 76-мм и 57-мм пушек наши миноносцы могли отвечать только из 75-мм пушки. 47-мм пушки при этом "почти всегда бездействовали". Вместо трех одиночных аппаратов надо иметь два двойных. Совершенно необходимо обеспечить возможность установки глубины хода торпед от 1 до 5 м, не вынимая их из аппаратов.
Из целого ряда предложений по механизмам указывалось на необходимость бронирования оснований дымовых труб и установки надежных броневых решеток. Этого требовали защита людей и котлов. С той же целью дымовые трубы следовало отводить от котлов. Весьма важной для 2-й эскадры была рекомендация об устранении в дымовых трубах наружных кожухов. Это меняло картину повреждения: при взрыве снарядов листы обшивки трубы выворачивались бы наружу, а не внутрь, как это происходило на "Цесаревиче" и других кораблях. (Так находила практическое обоснование конструкция ступенчатых дымовых труб на броненосце "Ретвизан" и крейсере "Варяг"). Для сохранения необходимой тяги при разбитых трубах следовало иметь более мощные вентиляторы. Подтвердилась и необходимость увеличения комплектации машинных команд — в бою приходилось ставить на- вахту 2/3 ее полного состава. Для неотложных ремонтных работ на кораблях следовало иметь матросов, владеющих рабочими специальностями.
Не меньшую ценность имели и частные донесения, приложенные к донесению контр-адмирала Матусевича командующему флотом от 30 сентября. Особенно показательны были сведения, полученные от офицеров, оказавшихся в роли зрителей боя на миноносцах и крейсерах.
Лейтенант Н.В. Иениш отмечал громадную разницу в уровне артиллерийского искусства японцев в боях 27 января и 28 июля. Явно уступая русским в первом бою (в тот день был упущен шанс если не разгромить японцев, еще не имевших "Ниссин" и "Кассугу", то нанести им серьезное поражение. — P.M.), японцы затем времени даром не теряли. Теперь их стрельба "была очень хороша, видна была дисциплина огня и вполне умелое им управление. По-видимому, было корректирование стрельбы, так как вслед за перелетом, следовала группа снарядов (это и следовало бы классифицировать как проявление первого опыта нового метода массирования огня, в полную меру осуществленного при Цусиме. — P.M.), падавших уже очень близко у корабля, иногда совершенно у борта, и по направлению японские снаряды ложились очень хорошо".
Этого нельзя было сказать о стрельбе наших кораблей: она была "плоха по направлению, а ошибки в расстоянии были громадны, доходя до 15–20 каб. Систематического корректирования совсем не было заметно, так как снаряды в большинстве случаев ложились группами в одно место, и место это передвигалось сообразно движению японской эскадры лишь по направлению".
Непостижимо, как на это замечание не мог обратить внимание З.П. Рожественский, который должен был принять все меры, чтобы стрельба его эскадры не была такой, как здесь описывалось. Однозначно подтверждался и тот явственно проявившийся в войне факт, что для одиночного боя русские корабли обладали вполне достаточным уровнем артиллерийской подготовки. И когда "Ретвизан" во время своего героического маневра сильно вырвался вперед и мог вести с японцами по существу одиночный бой на малом расстоянии, то его огонь "отличался редкой выдержкой, снаряды около "Миказы" ложились великолепно, падение большинства из них не было видно — мы предполагали, что это были попадания. Японский же огонь по "Ретвизану" был заметно нервным, и снаряды ложились плохо".
Определенно подтверждалось третье главнейшее обстоятельство той войны — освоение японцами искусства ведение огня на таких дальних расстояниях, на которых даже самые светлые умы русского флота стрелять и не рассчитывали. "Правилами артиллерийской службы" (1901) к дальним расстояниям, словно дело было в Крымской войне, относили те, которые превышали 15 каб. Между тем, на такой дистанции умел тогда стрелять и пароход "Владимир". Общепринятым был взгляд, что дальняя дистанция может доходить лишь до 38–45 каб. По мнению С.О. Макарова, очень дальней следовали считать дистанцию 42–57 каб., а предельной 58–70 каб.
Японцы, как в Киао-Чао узнали русские моряки от итальянских, еще до войны у о. Цусима практиковались в стрельбе на расстояния 80 каб. Знали об этом будто бы и офицеры других стран. Известно ли это было в России — историкам предстоит еще выяснить. Подобной же практикой под Порт-Артуром Н.В. Иениш должен был теперь и объяснить доносившиеся иногда с моря "в течение долгого промежутка времени звуки выстрелов больших орудий".
Подтверждался и тот общеизвестный факт, что японские снаряды обладали втрое большей разрывным зарядом, чем наши. Н.Л. Кладо еще в 1901 г. сообщал об этом (в русских фугасных снарядах 2–3%, взрывчатого вещества от его веса, английских 8-13, французских 10–20 %). Этому, впрочем, находилось весьма странное оправдание: это-де даже очень хорошо — малый вес "начинки" гарантирует русским снарядам "большую надежность" в пробивании брони. Теперь и Н.В. Иениш напоминал, что и японцы "заметили относительную слабость действия наших фугасных снарядов". Но рутина была приучена пропускать мимо ушей инициативы лейтенантов (история полна тому примеров), к тому же приходится подозревать, что предложения офицеров из Циндао в силу очередных бюрократических неувязок при смещении Н.И. Скрыдлова с поста командующего флотом, могли затеряться где-то "в делах". Но если бы они и дошли до З.П. Рожественского, трудно рассчитывать, чтобы этот выдающийся самодур мог заинтересоваться мнением и выводами лейтенантов.
Конечно, свое слово мог бы сказать и МТК, и даже государь император. Но он в то же лето был поглощен своим несказанным счастьем рождения (30 июля) после четырех дочерей долгожданного наследника. Заботы войны и флота его почти не трогали. МТК же нашел нужным отозваться только на один сугубо технический урок войны, но и тот сумел провалить самым постыдным образом. Заготовленные и выданные на корабли эскадры козырьки-ограничители не проверили стрельбой на полигоне. Работа по их установке проведенная на кораблях в походе оказалась бесполезной. Взрывами японских снарядов в Цусиме эти козырьки с легкостью "счищались".
На “Цесаревиче” во время ремонтных работ
Об экстренной же разработке (может быть с помощью французов) новых фугасных снарядов хотя бы для 305-мм и 254-мм орудий броненосцев (за время похода эскадры при желании можно было провести все необходимые опыты и успеть произвести замену боеприпасов в море) бюрократия не могла и думать. Ведь достойный продукт режима вице-адмирал Ф.В. Дубасов (1845–1912), председательствуя в МТК, успел провалить уже немало инициатив, включая и исходившую даже от его недавних ближайших сотрудников. Его не тронула даже идея торпедных катеров капитана 1 ранга В. А. Лилье.
