Фонарик выпал, и почти сразу она ощутила новую вспышку боли. На сей раз боль пронзила ее ногу, когда металлический корпус ударил ее по лодыжке и, получив от удара новый импульс, отскочил в сторону.
Терри глотнула воздуха, содрогнувшись, когда вес ее тела вынужденно переместился на травмированную ногу. Прижавшись ладонью левой руки к невидимому косоуру лестницы, она осторожно наклонилась и потрогала правой лодыжку, которая уже начала распухать. На ощупь она ослабила шнурок на кроссовке, однако боль не унималась.
Стиснув зубы, Терри добралась до нижней ступеньки лестницы. Боль пронзила ногу с другой стороны, когда она сделала первый шаг, но Терри не стонала — какой смысл? И какой смысл звать на помощь, если шаги Мик на верхних ступенях давно уже стихли. Наверняка кинулась прочь из дома что есть мочи; все хвасталась, какая она смелая, а на самом деле это она, а не Терри была цыпленком все это время. А что если кто-то и вправду забрался сюда и стащил этот чертов манекен? В таком случае ему совершенно незачем продолжать ошиваться в этом месте.
Или есть зачем?
Может быть, Мик знала что-то, чего не успела сказать, может, у нее и в самом деле была причина для страха и потому она рванула отсюда в такой спешке? Я бы сделала то же самое, подумала Терри, только мне больно. Ковыляя по ступенькам, она спросила себя, уж не сломал ли ей ногу этот чертов фонарь. Как бы то ни было, боль была ужасная. А идти потом на ощупь по темному коридору с такой болью — это все равно что ступать на горячие угли.
Поднимаясь по лестнице, она еще дважды останавливалась, и единственное, что заставило ее пойти дальше, когда она добралась до верхней ступеньки, — это открытая дверь, которая вела из подвала в коридор и возле которой стояла Мик. Несмотря на усилившуюся боль, Терри ускорила шаг. И тут дверь начала закрываться.
— Эй, держи дверь! — крикнула Терри.
Она непроизвольно выбросила вперед правую руку, но дверь уже закрылась и Мик растворилась в темноте.
Вот только фигура, неожиданно мелькнувшая в коридоре, была не Мик. А серебристый предмет, зажатый в поднятой руке, — не фонарик.
2
Было около шести часов вечера. Эми Хайнс оставалось преодолеть последний отрезок пути, однако небо уже потемнело настолько, что казалось, будто наступила полночь.
Прошло три дня с тех пор, как она уехала из Чикаго, и два дня с того момента, как покинула Форт-Уэрт,
[7]
вновь начав двигаться на север. Что ее больше всего поразило в две минувшие ночи, так это небо, полное звезд, — зрелище, которое успели позабыть ее память и взгляд, более привычный к огням города. Сегодня звезд не было видно, зато капли дождя на дороге сверкали и искрились в свете фар.
Дождь усилился, капли вовсю стучали об асфальт, радио стало работать с перебоями. Вздохнув, Эми выключила его и сосредоточила свое внимание на дороге. Был вечерний час пик, однако движение здесь было менее интенсивным, чем на любой чикагской автостраде в два часа дня. Несмотря на дождь, она приближалась к цели. Иногда кружной путь оказывается кратчайшей дорогой домой.
Во всяком случае, так она непрестанно говорила самой себе, стремясь найти какое-то оправдание своим действиям. На деле было бы куда разумнее отправиться на машине прямо из Чикаго, а не лететь самолетом в Форт-Уэрт, имея крайне мало шансов обнаружить там что-либо интересное.
Но Форт-Уэрт оказался сущим бедствием, и, за исключением двух последних вечеров, когда небо было усеяно звездами, смотреть на протяжении долгого, утомительного пути было, в общем-то, не на что. И того, на что она втайне надеялась, не случилось. Она ни на йоту не ощущала себя Мэри Крейн.
Втайне? Глупо — вот более подходящее слово. С какой стати она рассчитывала идентифицироваться с кем-то, кто уже давным-давно умер? Да и мир, в котором жила та женщина, давно умер — Эми поняла это в Форт-Уэрте, когда попыталась отыскать начало дорожки, ведущей в прошлое. Она ехала во взятой напрокат машине тем же путем, которым когда-то проследовала Мэри Крейн (насколько вообще было возможно установить этот путь), но по прошествии стольких лет местность вокруг изменилась, как и сами дороги.
И потом, между нею и Мэри Крейн не было ничего общего. Она не бежала из города с кучей денег, похищенных у своего работодателя, не меняла по дороге машины, стремясь избежать погони. И самое главное — она не остановилась, чтобы провести ночь в мотеле Бейтса. Точнее говоря, часть ночи — ибо та ночь внезапно оборвалась под ударами ножа, наносимыми сквозь струи воды из душа.
Лишь две вещи сближали Эми с той несчастной девушкой, которая умерла раньше, чем она родилась. Как и Мэри Крейн в свой последний вечер, она ехала в сильный дождь — и ехала в Фейрвейл.
Но она ехала по шоссе, а не по уходившей в сторону дороге, что вела к мотелю Бейтса. И того мотеля, и возвышавшегося над ним дома на холме уже давно не существовало, как не было в живых трансвестита, убившего девушку, и детектива, который ее разыскивал.
Их не существовало, но они не были забыты. И ей не следовало бы забывать о некоторых вещах. О съездах с шоссе, например. Вон впереди знак, предупреждающий о съездах на Монтроз и Рок-центр. Вероятно, следующим будет Фейрвейл, предположила она.
Так оно и оказалось.
Когда машина свернула в указанном направлении, Эми облегченно вздохнула, но ее вздох заглушил раскат грома. Она свернула вправо, на окружную трассу, которая вела в город. Облегчение сменилось ожиданием, и тотчас в небе сверкнула молния, словно нож в руке Нормана Бейтса…
Как такое могло прийти ей в голову? Сейчас, когда она въезжала в Фейрвейл, было не самое подходящее время для подобных мыслей. Усилившийся дождь и сгустившаяся темнота не искажали ее первых впечатлений от города. Казалось, он ничуть не отличается от тысячи других маленьких городков, разбросанных по территории Среднего Запада.
Несомненно, именно это в нем и привлекало, напомнила она себе. Так много сходства между Фейрвейлом и прочими городами — и лишь одно выразительное отличие. Это произошло здесь. Здесь нож сделал свое дело.
В это трудно было поверить, и, строго говоря, на самом деле убийства произошли не здесь, а милях в семнадцати от главной улицы Фейрвейла. Но в этом городе Норман Бейтс посещал школу, он ходил по этим улицам, уже будучи взрослым человеком. Местные жители знали его как приятеля и соседа. Наверное, он бывал здесь у кого-то в гостях, делал покупки в местных магазинах. Судя по внешнему виду жилых домов и лавок, большинство из них уже существовали тогда. Казалось, время не тронуло Фейрвейл, сохранив все таким, как было когда-то.
Самосохранение — первый закон природы. Норман Бейтс сделал шаг дальше — он сохранил в себе собственную мать. Что сделало из него бомбу замедленного действия — бомбу, которая однажды взорвалась.
