За время службы на «Скорпионе» в составе Флота Метрополии с Каннингхэмом приключились два весьма неприятных эпизода, которые при иных обстоятельствах могли бы серьезно повредить его карьере.
Темной и ненастной ноябрьской ночью 1911 г. эсминцы Арбатнота возвращались через Ла-Манш из Портленда. Каннигхэм находился в штурманской рубке, когда на траверзе Дувра, при сильном попутном ветре, дувшем с юго-запада, неожиданно ощутил резкий поворот. Первое, что он увидел, выскочив на мостик, был двойной топсель, нависший прямо над его эсминцем. Все, что он успел сделать, это переложить руль и скомандовать в машинное отделение «полный ход». Трехмачтовый деревянный парусник «Финн» протаранил «Скорпиона» в правый борт между машинным и котельным отделениями. Последовал мощный толчок, а затем треск, с которым утлегар «Финна» сокрушил все, что имелось на палубе эсминца с правого борта, и повалил вторую трубу. В обшивке правого борта «Скорпиона» образовался почти двухметровый вертикальный разрыв вдоль шпангоута между машинным и котельным отделениями. Эсминец потерял ход и неуклюже перевалился на волнах. Вода, поступавшая в машинное отделение, дошла до фундамента трубы, но благодаря усиленной работе помп, больше не прибывала.
«Финна» снесло на подветренную сторону, вся его носовая часть была разрушена. Каннингхэм приказал осветить его прожектором и увидел, что парусник сильно осел на нос. Со «Скорпиона» спустили шлюпку и сняли с него 5 или 6 человек. Остальных несчастных, выпавших от удара за борт, больше никто не видел. Некоторое время спустя парусник перевернулся и затонул. Любопытно, что вся флотилия, включая заднего мателота «Скорпиона» и командира дивизиона на «Боадисии», величественно проследовала дальше, абсолютно не заметив ничего экстраординарного. Лишь несколько часов спустя после столкновения эсминец «Рекорд» возвратился и привел «Скорпиона» на буксире в Ширнесс.
Затем началось расследование причин столкновения. Комиссия пришла к выводу, что вся вина лежит на «Скорпионе». Вахтенный офицер «Скорпиона» принял красный габаритный огонь левого борта «Финна» за огонь правого борта одного из своих эсминцев, шедших параллельной колонной. Адмиралтейство, против обыкновения, без всякого скандала выплатило компенсацию владельцам «Финна». В таких случаях обычно за все отвечает командир корабля. Однако, как ни странно, Каннингхэму не предъявили никаких обвинений и этот инцидент, в целом, никак не повлиял на его дальнейшую карьеру. «Скорпион» простоял 4 месяца в ремонте в одном из доков Чатама и возвратился в состав флотилии весной 1912 г.
Второй инцидент характеризует Каннингхэма весьма красноречиво, и при том не с лучшей стороны. Выше уже говорилось о том, что он многому научился у Арбатнота «по части дисциплины» и постепенно. сам стал превращаться в ее ярого поборника. Каннингхэм взял бразды правления своим экипажем очень жестко и в своем служебном рвении начал уже переходить принятые рамки. Дошло до того, что случай о наказанном им старшим сигнальщиком «Скорпиона» стал предметом разбирательства специальной комиссии Адмиралтейства. Разбирательство завершилось появлением записи в его личном деле, гласившей, что их превосходительства доводят до сведения лейтенанта Каннингхэма, что они «в высшей степени недовольны его поведением (неумение держать себя в руках и употребление нецензурных выражений в адрес младших по званию) и настоятельно рекомендуют ему впредь следить за своей речью».
В оправдание Каннингхэма можно только заметить, что общая атмосфера, царившая на гарвичской флотилии, давала серьезные основания для излишней нервозности и невоздержанности на язык. Весной 1912 г. Арбатнот решил, что его подчиненным не мешает окрепнуть физически. Он постановил, чтобы все офицеры флотилии, независимо орт звания и возраста, раз в месяц сдавали на берегу 10-мильный кросс. Чтобы не ударить лицом в грязь, пришлось тренироваться. Каннингхэм и несколько его товарищей из числа молодых офицеров каждую субботу утром пробегали до Ипсвича, расположенного примерно в 15 км от базы эсминцев. Там они плотно обедали в харчевне «Большая Белая Лошадь» и возвращались обратно на автобусе.
Апогеем борьбы Арбатнота за здоровье своих подчиненных стала проверка физической подготовки, которую он учинил всем экипажам. Офицеров и матросов высадили на берег и отправили в марш-бросок с полным вооружением. Команды кораблей, которые не уложились в норматив, повторяли операцию снова. Зрелище получилось жалкое. Несчастные кочегары-астматики, многие из которых к тому же имели обувь не по размеру, выбились из сил уже на половине пути. Чтобы хоть как-то облегчить их участь, офицеры тащили на себе по 4, а то и по 6 винтовок за раз. Даже Каннингхэм, сильно уважавший командующего флотилией, счел такой эксперимент неуместным. «Вспоминая об этом сейчас», — писал он в своих мемуарах, — «не думаю, что в том была какая-то польза. Во время морских походов и регулярных погрузок угля люди получали основательную физическую нагрузку и из них вовсе не обязательно было делать быстроногих пехотинцев».
Думается мы не погрешим против истины, если предположим, что уход Арбатнота на другую командную должность в июле 1912 г. был воспринят экипажами с чувством большого облегчения. Одновременно началась основательная реорганизация торпедных сил Флота Метрополии. Флот быстро пополнялся новейшими эсминцами. Командование решило сформировать 4 флотилии, по 12 кораблей в каждой, которые должны были находиться в составе Флота Метрополии в полной боевой готовности. Это не считая резервных флотилий с неполными экипажами в Портсмуте, Девонпорте и Чатаме. Гарвичскую флотилию усилили за счет 4 эсминцев типа «Бигл», доведя ее состав до 16 боевых единиц, и переименовали в 3-ю флотилию. 3-ей флотилии надлежало отправляться в Средиземное море. Перед походом корабли поставили на профилактический ремонт в Чатаме.
«Скорпион» стоял в одном из больших бассейнов чатамских доков рядом с эскадренным броненосцем «Трайомф», который списывали в резерв. Выяснилось, что броненосцем командует капитан III ранга Томас Лайн, старый знакомый Каннингхэма. С встречей двух друзей связан забавный эпизод, описанный в «Одиссее моряка» и вызывающий почти что умиление. После расспросов об общих знакомых и воспоминаний о совместно пережитых коллизиях русло беседы двух приятелей естественным образом повернуло к проблемам текущего ремонта. В частности, был обсужден тот факт, что эсминцам всегда недодают краски, а на больших кораблях ее всегда в избытке. Лайн немедленно предложил другу взять на броненосце любой краски, какая тому приглянется. Каннингхэм, как человек, уже имевший за плечами определенный жизненный опыт, решил не упускать подвернувшийся случай и по возвращении на «Скорпион» дал соответствующее распоряжение старшине машинного отделения.
На следующий день, во время обеденного перерыва старшина в сопровождении дюжины кочегаров поднялись на борт «Трайомфа» и ушли оттуда каждый с большим ведром краски в руках. Не прошли они и пол пути вокруг бассейна в направлении «Скорпиона», как их остановил портовый полицейский, продемонстрировавший твердое намерение выяснить суть происходящего. Но военного моряка сложно застать врасплох. «Все в порядке, сержант», — сказал старшина машинного отделения, не сморгнув глазом, — «эти люди проштрафились». «Проштрафились» — спросил полисмен, «что вы имеете в виду»? «Вчера эти ребята красили трубы на „Скорпионе“», — последовало разъяснение, — «Они загадили краской всю верхнюю палубу, поэтому в качестве наказания командир приказал им вместо обеденного перерыва носить ведра с краской вокруг бассейна. А я слежу, чтобы они не сачковали». «А ваш командир, должно быть, большой шутник»! — ухмыльнулся констебль. «Шутник — это не про него» — ввернул машинный старшина, — «он просто зверь, помяните мое слово» После столь убедительной версии происходящего, представленной портовому охраннику, процесс перераспределения краски проходил уже беспрепятственно.
