Заворожено провожая врача взглядом, я испытывал неприятную гамму чувств. Вряд ли бы я отвел своего ребенка к подобному монстру. Но, судя по толпе желающих попасть к нему на прием, так думал я один.
На нашу удачу, люди, уставшие от долгого сидения с маленькими детьми под дверью кабинета, решили воспользоваться часовым перерывом в работе доктора и тоже сходить размяться. Это оказалось как нельзя кстати. Третий этаж поликлиники вымер. Кроме нас, в коридоре никого не было.
— Приступим. — Дима потер руки в предвкушении.
Амаранта направилась к двери кабинета, а мы с Димкой разошлись в разные концы коридора, чтобы предупредить ее, если возникнет опасность. Эмми присела на корточки у двери. Хватило пары движений шпилькой в замке, чтобы он щелкнул, и дверь распахнулась.
Рукой подав знак следовать за ней, девушка вошла внутрь кабинета. Оказавшись вслед за Эмми в святая святых, я приказал Диме оставаться у входа и следить, не появится ли доктор, а сам помогал Амаранте в поисках нужной папки с именами тех, кто отправил детей в лечебное заведение. Таковая нашлась минут через пятнадцать. Мы не стали переписывать данные — слава богу, с нами вампир, который в состоянии мгновенно запомнить кучу информации. Эмми хватило нескольких секунд, чтобы прочитать фамилии с адресами, и мы, предварительно вернув все на свои места, торопливо покинули кабинет, закрыли дверь на ключ и вышли из поликлиники.
Эмми наугад назвала один из адресов, и мы отправились к несчастным родителям. Димка смастерил на ноутбуке удостоверения. Если верить этим самодельным документам, отныне мы являлись представителями той самой поликлиники, один из кабинетов которой буквально час назад бессовестно обыскали.
Приехав по нужному адресу, мы припарковали автомобиль у обочины. Пришлось расстаться с «Рено», иначе хозяин хватился бы машины, а преследования за угон нам ни к чему. На этот раз мы выбрали другое авто. Если постоянно менять транспортные средства, глядишь, люди не заметят, что их автомобилями кто-то пользовался. Перед нами возвышался небольшой двухэтажный домик в стиле кантри. Нас словно занесло в Америку двадцатых годов. Мы с братом поднялись на веранду, Эмми осталась в машине — ее странная манера одеваться могла вызвать ненужные подозрения. Димка нажал на звонок, и по дому разнеслась мягкая трель.
Через минуту дверь открыла невысокая женщина в цветастом переднике. Весь ее облик удивительно гармонировал с домом, как если бы она явилась из той же эпохи, что и он.
Чем могу помочь? — доброжелательно спросила она.
Мы инспекция здравоохранения, — понес я заранее придуманную чушь. — Проверяем работу доктора Глухарева.
Судя по выражению лица женщины, она понятия не имела о существовании подобной организации. Надо сказать, ее неведение было вполне закономерно — мы сами придумали эту инспекцию несколькими часами ранее и очень бы удивились, узнав, что угадали. Но она услышала знакомое имя, и это сразу расположило ее в нашу пользу.
— Проходите. — Женщина отступила в глубь коридора, еще не совсем понимая, чего от нее хотят.
В доме оказалось уютно и тихо. На тумбе неподалеку от входа стояло множество фотографий, среди которых преобладали детские. Женщина пригласила нас пройти на кухню, и Дима направился за ней следом, а я задержался возле этой семейной хроники.
На фотографиях были наглядно представлены все стадии развития болезни маленького мальчика — сына хозяйки. Первые снимки запечатлели курносого младенца с милыми ямочками на щеках. Гордые родители склонились над колыбелькой, ловя каждый вздох ребенка. Вот малыш чуть постарше, примерно годик от роду. Он нетвердо стоит на ногах, держась за папину штанину. И тот и другой безмерно счастливы. Но уже на сле-дующем фото, где мальчику года три, в лице ребенка появляется настороженность, а в глазах родителей — тревога. В пятилетнем возрасте мальчик перестает улыбаться. На фотографии он предельно серьезен, а тревога на лицах матери и отца сменилась обреченностью. На этом же фото появляется еще одно действующее лицо — маленький сверток, в котором без труда можно узнать новорожденного. Следующий снимок запечатлел ребенка в возрасте девяти лет: голова опущена, мрачный, полный ненависти взгляд исподлобья. Родители и трехлетняя девочка стоят обособленно от этого маленького монстра, в их позах явно сквозит страх. Это была последняя фотография мальчика, и я сделал вывод, что примерно в этом возрасте его отправили подальше от дома.
На остальных снимках мальчишки не было, а его сестра выглядела вполне здоровой. Я потерял интерес к созерцанию чужой жизни и тоже пошел на кухню, где Дима уже пил любезно предложенный хозяйкой чай.
Ваш коллега сказал, что вы хотите поговорить о Максиме, — произнесла женщина, и я догадался, что так зовут ее сына.
Скорее нас интересуют результаты работы доктора Глухарева. Но так как ваш сын непосредственно с ними связан, то нам придется задать вам несколько неприятных вопросов. Если, конечно, вы не против, — поспешно добавил я, понимая, что она может просто отказаться говорить с нами.
Но женщина была настроена миролюбиво. Она улыбнулась и поставила передо мной чашку пахнувшего ароматными травами чая.
Буду рада вам помочь.
Для начала мы бы хотели выяснить, как именно вы узнали, что ваш сын болен. Вам сказал об этом доктор Глухарев? — На самом деле меня мало заботили и сам доктор, и поставленный им диагноз, но следовало поддерживать имидж проверяющих.
Знаете, — задумчиво глядя в окно, ответила женщина, — Максим родился вполне нормальным ребенком, пока ему не исполнилось три, я и не думала, что с ним что-то не так. Но потом все так быстро изменилось… Конечно, я знала о болезни, которая калечит детей нашего города, но всегда кажется, что тебя-то уж эта зараза непременно минует. — Она печально посмотрела на нас. — Не повезло. Максим заболел. Это было очевидно. Умом я еще долго не хотела верить в его болезнь, хотя сердцем знала, что он нездоров.
Ребенку было назначено какое-то лечение? — прервал я поток ее откровений.
Конечно, — она кивнула, — мы каждую неделю ходили на прием к Глухареву.
Но ведь болезнь, кажется, неизлечима? — искренне удивился я. Зачем таскать малыша к врачу, если с самого начала известно, что ему нельзя помочь?
Верно, — снова кивок, — но доктор говорил, лечение необходимо, чтобы поддерживать его. Иначе болезнь будет прогрессировать быстрее. Мы продержались до де-сяти лет. Неплохой результат, — криво усмехнулась несчастная мать.
Какие именно процедуры Глухарев проводил с Максимом? — вмешался Дима.
Не знаю, — женщина рассеянно заморгала. — Он не пускал нас в кабинет. Говорил, так ему проще работать с ребенком. — Кажется, до нее только сейчас начала доходить вся странность подобной ситуации. — Но Максимка всегда шел к доктору с радостью. Эти встречи вообще были единственным, что доставляло ему удовольствие, — попыталась оправдаться она. — Только… — Женщина запнулась, но все же решилась продолжить: — Мне иногда казалось, что после этих визитов сыну становится хуже. Поймите, — испугавшись только что сказанного, затараторила домохозяйка, — Глухарев очень нам помог. Не его вина, что Максим так себя вел. Я не хочу, чтобы у доктора были неприятности.
