Не беспокойтесь, никто не собирается мешать Глухареву работать и дальше. Просто мы хотим немного облегчить его труд, — заверил ее я. — Где сейчас ваш сын? — спросил я с замиранием сердца, понимая: из нашей неосведомленности она может сделать вывод, что мы не те, за кого себя выдаем. Но задать этот вопрос было необходимо, ведь он приближал нас к нашей основной цели.
В пансионате, — спокойно пояснила женщина, и я вздохнул с облегчением: не догадалась. Похоже, она вообще не очень-то сообразительная.
А где он находится?
Женщина странно на меня посмотрела, но ответила:
Где-то в западной части леса. Там свежий воздух и полная изоляция.
Вы навещаете сына? — поинтересовался я уже уверенней.
Глухарев говорит, что для Максима это вредно. И мы не настаиваем. — Она выглядела смущенной. — Вы можете нас осуждать, но у нас растет дочь. Она здорова, и я…
Вы боитесь, что это может быть заразно?
Нет, я знаю, что это не так. Просто, — с отчаянием в голосе произнесла женщина, — я хочу забыть об этом кошмаре. Вы не представляете, во что он превратился! Я боялась спать по ночам. Мне казалось, что Максим придет и задушит меня. Мой родной сын, и вдруг заду-шит! Понимаете, через какой ад мы прошли? — Она всхлипнула, но сумела подавить рвавшиеся наружу рыдания. — Простите, — прошептала женщина, сникая.
Мы с Димой переглянулись. Кажется, нам удалось выяснить у бедной женщины все, что можно, и больше ей нечего сказать. Решив не травмировать несчастную, мы, простившись, покинули дом.
На улице стоял приятный теплый вечер, и я подумал, а не прогуляться ли нам по парку? В надежде снова увидеть малышку, от которой услышали странную считалочку, мы отправились на детскую площадку.
К нашему общему разочарованию, ее там не оказалось, хотя на «тихой стороне» парка было полно детей.
— Говорят, что с возрастом они становятся все агрессивней, — задумчиво пробормотал Димка, глядя в сторону восьмилетнего мальчугана, терзающего игрушечную машинку. Ребенок изо всей силы долбил машинку о поребрик, каждый раз после удара замирая и любуясь новыми повреждениями.
Мы направились к ребенку. Первой, как обычно, заговорила Амаранта. Похоже, она искренне считала себя непревзойденным детским психологом, а нам с Димой не хватало духу ее разубедить.
Что за модель? — спросила девушка, указав на машинку.
«Жигули», — не отрываясь от дела, ответил паренек. — Не самая лучшая машина, — добавил он, сопя от усердия.
Поэтому ты хочешь ее разбить? — с улыбкой в голосе предположила Эмми. Видимо, ей казалось милым такое отношение к отечественному автомобилестроению. Но следующий ответ ребенка отчетливо продемонстрировал, что ничего милого в мальчике нет и быть не может.
Не-а, — он покачал головой. — Просто очень хочется кого-нибудь убить.
Амаранта замолчала, немного сбитая с толку. Я решил вмешаться и спросил, рассчитывая понять мотивы ребенка:
— Зачем кого-то убивать?
Просто хочется, — с маниакальной настойчивостью повторил мальчик. — Чтобы увидеть, что у него внутри.
Что же тебе мешает? — задал Дима, на мой взгляд, один из глупейших вопросов. Но, как оказалось, ответ многое прояснил.
Он не разрешает, — пояснил мальчишка.
Кто он? — нестройным хором спросили мы.
Папа, — таков оказался ответ ребенка.
Можно было подумать, что он говорит о родном отце, который каждый день твердит малышу, что убивать плохо, рассчитывая хоть как-то сдержать пораженную бо-лезнью фантазию. Но я как-то сразу догадался: речь не о нем. То, с каким чувством ребенок произнес это короткое слово, давало четкое представление, что он имеет в виду вовсе не биологического отца. Слишком много мальчик вложил в эти два слога. Преклонение и послушание сквозило в каждом звуке. Так беспрекословно слушаются только кого-то безмерно важного.
Эмми дернула меня за рукав, и я обернулся. К нашей компании торопливо направлялась женщина средних лет. Скорее всего, она приходилась ребенку мамой, и мы поспешили убраться подальше, не желая привлекать к себе внимания. Наше присутствие на детской площадке и так становилось слишком заметными.
10
По пятам
— Как думаешь, этот «папа» и есть главный злодей? — спросил Дима, устраиваясь в кресле.
По дороге в номер мы совершили набег на продуктовый магазин и запаслись ужином, который Димка теперь аккуратно выкладывал на стол из стоящего на полу пакета. Это занятие нисколько не мешало ему участвовать в общей беседе.
— Что значит злодей? — Я посмотрел на брата. — С чего ты вообще взял, что в этой истории таковой имеется?
Димка даже оторвался от продуктов, так его удивили мои слова.
А как же иначе? Ведь в этом весь смысл. Мы хорошие ребята, и наша задача поймать злодея. Если, как ты говоришь, его здесь нет, то мы что тут делаем?
Хороший вопрос. — Я усмехнулся. — Понятия не имею, что мы делаем и за кем гоняемся, и есть ли нам вообще за кем охотиться.
Считаешь, дети просто больны, и в этом нет ничего выходящего за рамки нормального? — Эмми внимательно посмотрела на меня, словно пыталась угадать ответ по выражению лица.
А разве это так уж нереально? — Мною овладела странная апатия. Видимо, поэтому я вдруг заговорил, что дело выеденного яйца не стоит, хотя, если честно, так не думал.
Все в этом мире возможно, — философски пробормотал Дима себе под нос, расставляя пластмассовые тарелки на столе. — Кушать подано, — минутой позже радостно провозгласил он.
После ужина Дима ушел к себе в номер, где мог спокойно насладиться телевизором, а я прямо в верхней одежде развалился на кровати.
Значит, ты полагаешь, что нам нужно уехать из города и забыть обо всех его странностях? — обратилась ко мне Эмми, как только Дима вышел.
Не обращай внимания, — произнес я, изучая узоры обоев на потолке и думая о том, кому вообще пришло в голову клеить на потолок обои, — это все плохое настроение. К утру пройдет.
Эмми уже в который раз за вечер пристально посмотрела на меня. Я всей кожей ощутил ее изучающий взгляд и поспешил успокоить девушку:
— Со мной, действительно, все в порядке. Это обычная усталость. Вот высплюсь, и все снова будет окей.
Амаранта, ничего не ответив, подошла к кровати и присела рядом, но уже через секунду легла, прижавшись и опустив голову мне на грудь. Я замер, не зная, как себя вести. В памяти еще были свежи слова девушки о том, как тяжело ей побороть инстинкты, когда рядом находится живой, дышащий человек.
Бедненький ты мой, — ласково прошептала Эмми, — совсем замучился.
Да нет вроде, — пробормотал я озадаченно. — Просто немного утомился. День выдался тяжелый.
