— Привет. — Амаранта нежно улыбнулась мне, как ласковая мать любимому чаду.
Я тоже попытался улыбнуться, но мышцы лица, ответственные за мимику, свело судорогой, так что, наверное, вместо улыбки вышла какая-то гримаса. Пить хотелось все сильнее, и я решил попросить Эмми подать стакан воды, раз уж сам не в состоянии его взять. Но взамен членораздельного слова «вода» из горла вырвался полустон-полухрип. Как оказалось, я не способен не только двигаться, но и говорить. Появились неплохие шансы умереть от жажды всего в паре метров от чистой питьевой воды, тем более что потребность в жидкости с каждой секундой неумолимо возрастала.
Каким-то непостижимым образом Эмми поняла меня; не исключено, она просто знала, что нужно делать в таких случаях. Приподняв одной рукой мою голову, другой она поднесла к моим губам стакан с водой. Никогда еще обычная Н20 не казалась мне такой потрясающе вкусной. И хотя каждый глоток давался путем колоссального напряжения всего тела, я все же испытывал наслаждение.
Выпив два с половиной стакана воды, я, наконец, устало откинулся на подушки. Сказать, что мне стало намного легче, — значит не сказать ничего. Я снова почувствовал себя почти человеком, и, что самое главное, ко мне вернулась способность говорить. Правда, голос звучал сипло, и его тембр мало походил на мой обычный, но все-таки я снова мог произносить слова.
Никогда больше не позволяй мне принимать это зелье, — это было первым, что я сказал или, точнее, прошептал. Голосовые связки восстанавливались постепенно и еще не могли издать полноценный звук.
Я это запомню, — кивнула Эмми. Складки на ее лбу почти разгладились, и она выглядела вполне удовлетворенной. Не знаю, что творилось со мной во время ломки, но теперь, похоже, волноваться было не о чем.
Сколько сейчас? — Я попытался приподняться в поисках часов. Как ни странно, мне это удалось, и еще до ответа Амаранты я увидел, что уже половина шестого вечера. — День безвозвратно потерян, — заметил я вслух.
Теперь, когда силы начали потихоньку возвращаться, больше всего я хотел добраться до ванной и сбросить сырую, неприятно пахнущую одежду. И снова Эмми догада-лась о моем желании и помогла мне встать. Поначалу переставлять ноги было невыносимо трудно, но постепенно, по мере того как восстанавливалось кровообращение, идти становилось все легче. Последние шаги до ванной комнаты я сделал уже самостоятельно.
Собственное отражение в зеркале над умывальником порядком напугало. За одну ночь я сбросил килограммов пять. Щеки ввалились, обтянув скулы так, что голова на-поминала череп. Вены в глазах полопались, и белки были красного цвета. 1убы то ли потрескались от нехватки воды в организме, то ли я сам их покусал, но они опухли и покрылись кровавой коркой. Я мог бы с успехом сыграть роль зомби в каком-нибудь блокбастере, причем экономия на гриме была бы колоссальной.
Кое-как стянув одежду, я бросил ее в угол, собираясь там и оставить; я не был уверен, что ее можно привести в божеский вид. Струи горячей воды приятно били по телу, и я максимально продлил эту процедуру, проведя в душе не менее получаса, а после снова критически осмотрел себя в зеркале. Вид у меня стал получше, но до нормального человека мне было еще далеко.
В животе заурчало, я понял, что зверски голоден, и, обмотавшись полотенцем, вернулся в комнату. Эмми за это время успела накрыть на стол, и я с небывалым аппетитом набросился на еду.
— Знаешь, я тут подумал, — заговорил я с набитым ртом, так как был физически не в состоянии перестать жевать хоть на минуту, — не помню, говорил тебе это или нет, но я прошу, поклянись: ты не станешь меня обращать, что бы со мной ни случилось.
Разумеется, я говорил про обращение в вампира. После недели, проведенной в состоянии, близком к состоянию кровопийца, я отчетливо понял, что не гожусь для этой роли. Не то чтобы мне была противна такая жизнь, просто я для нее не подхожу. Это, что называется, не мое.
— Это очень серьезная просьба. — Эмми внимательно посмотрела на меня. Видимо, вид жадно утоляющего голод человека натолкнул ее на мысль о том, что я не могу вести серьезные беседы.
Чтобы показать Амаранте, что я настроен решительно и осознаю, о чем говорю, я отложил в сторону бутерброд с сыром и заговорил только после того, как окончательно прожевал и проглотил то, что находилось во рту.
Это не шутка, — заверил я, — после всего, что случилось, я особенно четко осознал, что вампиром быть не хочу ни при каких обстоятельствах.
А если у меня не будет другого выбора? — осторожно поинтересовалась Амаранта.
Даже если я буду умирать, ты не должна этого делать. Пообещай мне это, — попросил я.
Несколько долгих секунд Эмми молчала, взвешивая последствия такого обещания. Я понимал, что ей нелегко принести эту клятву, ведь сейчас у нее всегда есть возможность спасти меня от гибели, и она должна добровольно от нее отказаться. Это значит, случись что, и Эмми придется смотреть, как я умираю.
Ты уверен? — шепотом переспросила девушка.
Вполне, — произнес я убежденно.
Тогда я обещаю, — еще тише, если такое вообще возможно, сказала Амаранта. Выглядела она при этом крайне несчастной.
Ни к чему грустить. В ближайшее время я умирать не собираюсь.
Эмми попыталась улыбнуться в ответ на мою реплику, но улыбка вышла слишком уж вымученной. Я намеревался вернуться к еде, но вдруг одна мысль пронзила меня как стрела. Дима! Я совершенно забыл о младшем брате, а он между тем наверняка лежит сейчас один в номере, и некому даже подать ему воды.
— Надо проведать Димку, — я вскочил на ноги.
— Ешь, я сама схожу, — предложила Эмми. Учитывая, что я не был одет, пришлось согласиться, к тому же глубоко внутри еще жила обида на брата. Эмми ушла, но вместо того, чтобы снова вернуться к завтраку (или ужину?), я поспешил натянуть одежду, чтобы все же последовать за ней. Проклятая совесть мешала спокойно насладиться едой.
Надев первые попавшиеся под руку джинсы и майку, я выскочил в коридор гостиницы. Сегодня здесь было многолюдно. Повстречалась шумная компания молодежи, которая еще долго провожала меня удивленными взглядами. Причина, подозреваю, крылась в моей потрепанной внешности. В самом деле, я выглядел так, словно чудом пережил атомный взрыв.
Дойдя до номера брата, я увидел, что дверь открыта. Эмми по какой-то причине не сочла нужным затворить ее за собой. Возможно, она догадывалась, что я пойду следом?
Из комнаты доносился звук пылесоса. Это насторожило. Неужели Дима настолько плох, что не смог попросить горничную зайти попозже? Но тогда почему Амаранта не велела ей уйти?
Я толкнул приоткрытую дверь и увидел Эмми, стоящую посреди номера и о чем-то спрашивающую девушку в форменном халате горничной. Та ответила, и Амаранта растерянно оглянулась вокруг. Я последовал ее примеру и тоже осмотрел комнату. Она была совершенно пуста, в том смысле, что в ней не осталось никаких следов пребывания брата. Более того, номер был практически готов принять новых постояльцев.
