— Садитесь, — сдержанно предложил он, подтаскивая
еще один стул к столу. — Алексей Степанович просил вам все показать.
От него пахло сладкой туалетной водой и дешевым табаком.
«Интересно, сколько он получает? — подумала Василиса, стараясь не делать
глубоких вдохов. — Если он маньяк, то вполне может душить секретарш за то,
что они хорошо зарабатывают. Надо уточнить у Таланского». Мысль о том, что она,
возможно, сидит рядом с убийцей и дышит с ним одним и тем же воздухом,
настолько завладела Василисой, что она перестала воспринимать то, что Княжский
пытался ей втолковать. Он ездил «мышкой» по коврику, стучал указательным
пальцем по экрану и даже время от времени подталкивал Василису локтем в бок,
призывая быть предельно внимательной.
— Попробуйте сами, — внезапно предложил он. —
Теперь должно получиться.
Василиса растерянно посмотрела на экран монитора — Нет,
лучше объясните еще разок.
— Еще разок?! Сколько ж можно! — возмутился
тот. — Если вы не поняли с трех раз, думаю, это вообще безнадега. Вы плохо
слушали.
Я же видел, витали в облаках! Давайте сюда формулы, я сам
напечатаю.
— Нет, постойте! — воскликнула Василиса, хлопая
ладонью по листам. — Это мне дали работу!
— Вы не можете ее выполнить. По крайней мере, сейчас.
Бессмысленно даже пытаться.
— Интересно, а что же прикажете мне делать?
— Вам нужно ходить на специальные курсы, где неделями
долбят одно и то же.
— Что это вы на меня наезжаете? — возмутилась
Василиса, вскакивая на ноги. — Отдайте текст!
Она уже забыла, что собиралась «разрабатывать» Княжского. В
настоящий момент она готова была пристукнуть его. Или хотя бы надавать по
наглой морде. Княжский спрятал руки за спину, зажав в них листы. Он стоял лицом
к двери, а Василиса — спиной. Когда она потянулась за бумагами, невольно обняв
Княжского двумя руками, дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник Шувалов.
— Здрась-сьте, — сказал Княжский, краснея.
Шувалов раздул ноздри и, делая вид, что в приемной вообще
никого нет, быстро прошел в свой кабинет.
— Ну вот, вы виноваты! — рассердилась
Василиса. — Устроили тут представление с обниманием!
— Я?! — возмутился помощник главного. — Это
вы ко мне полезли первая. Садитесь! Объясняю в последний раз.
От злости Василиса поняла все, что он ей объяснял. Когда она
повторила операции в нужной последовательности, Княжский, однако, от похвал
воздержался. Когда с формулами наконец было покончено, Василиса отправилась к
Таланскому с выполненной «работой».
— Ну что, это вам помогло? — рассеянно спросил
тот.
— Да, — важно сказала Василиса. Хотя на самом деле
время было потрачено впустую.
Кроме того, что Княжский — козел, Василиса ничего больше не
могла бы рассказать о нем Кудесникову. Выйдя от Таланского, она отправилась в
кабинет к Тане Кукушкиной.
— Послушай, — спросила Василиса. — Что со
мной не так? Почему мужчины ко мне так странно относятся? И Шувалов, и вот
Княжский?
— Как странно?
— Неприязненно.
— Про Шувалова ничего не могу сказать, а на Княжского
не обращай внимания. Он всех симпатичных женщин считает вертихвостками. Не
одобряет их. Он отваживается не одобрять даже Спичкину, представляешь, каков
нахал? Хотя она, конечно, и внимания на него не обращает. Он по сравнению с ней
— комар.
Как в деловом, так и в чисто человеческом смысле.
— А мою предшественницу Эллу он тоже не одобрял?
— Тоже, — успокоила Кукушкина. — Так что не
комплексуй.
Итак, Кириллу Княжскому запросто мог подойти имидж
ненавистника хорошеньких женщин, которые слишком откровенно пользуются своей
привлекательностью. Возможно, когда он душит их, то наказывает за слишком
фривольное поведение. Надо заставить Кудесникова покопаться в его личной жизни.
Возможно, Княжский был влюблен в вертихвостку, которая заморочила ему голову и
безжалостно бросила?
Глава 5
В конце рабочего дня Шувалов вызвал Василису к себе. Она
ступила в его кабинет, твердо уверенная в том, что увидит на стуле вместо шефа
по меньшей мере сугроб. Но ничего подобного! Шувалов был в хорошем настроении,
как будто бы не застал свою секретаршу в приемной в обнимку с Княжским. Это
означало только одно — Игорю Михайловичу глубоко наплевать, с кем обнимается
его секретарша. И это после поцелуя на лестнице! Столь откровенное равнодушие
человека, которого она собиралась приручить, Василису всерьез озаботило. «Если
так пойдет и дальше, Кудесников меня разжалует, — подумала она. — Ни
один мужик не ловится на мое обаяние. Что, если я лишена его напрочь?» Прежде
подобные мысли даже в голову ей не приходили. Жизнь ее была столь насыщенной,
что некогда было заниматься самокопанием.
Пристально глядя на Шувалова, Василиса совершенно не
слушала, что он ей говорит. Зато оценивала, как он на нее смотрит. "Черт,
он мне, несомненно, нравится. Нельзя допустить, однако, чтобы чувства мешали
мне заниматься тем делом, для которого меня сюда посадили.
Хороша приманка, повернутая на одном из подозреваемых!"
— Что такое? — наконец не выдержал Шувалов. —
Для вас такой вариант неприемлем?
— Какой? — тупо спросила Василиса.
— Вы что, не слышали, что я вам говорил?
— Простите, задумалась.
— Вижу, у вас только мальчики на уме! —
съехидничал Шувалов, и она вздохнула с облегчением. Все-таки его задело!
— Видимость не всегда соответствует истинному смыслу
события, — проникновенно сказала Василиса. И добавила:
— Я просто люблю людей.
— Да? То-то я смотрю, вы со всеми столь приветливы…
— Приветливость — не порок, — заявила
Василиса. — Как говорят в народе, медом больше мух наловишь, чем уксусом.
Шувалов исподлобья посмотрел на нее и хмуро спросил:
— Зачем вам столько мух?
— Полагаете, мне стоит выбрать какую-нибудь одну?
— Хм.., так вот, что касается доклада. Посмотрите, вы
разберете мой почерк?
Василиса взяла верхний лист со стопки, лежавшей на краю
стола, и поднесла к глазам.
— Что вы на меня так пристально смотрите? — с
неудовольствием спросила она через некоторое время. — Что-нибудь не так?
— У вас прическа.., хм.., растрепалась, — сказал
Шувалов, поводив над своей головой двумя руками, чтобы доступнее объяснить,
почему он так смотрит.
— Извините, что вошла, не причесавшись, — заявила
Василиса с обидой в голосе. — А почерк ваш я, конечно, разберу. Он очень
понятный. Вы, наверное, в школе были отличником. Ходили в очках и никому не давали
списывать.
