Броненосец „Пантелеймон ” — бывший „Князь Потемкин-Таврический”.
Разгоревшаяся в начале октября всеобщая политическая стачка, в которой участвовало более двух миллионов человек, новые волнения среди солдат, разгромы помещичьих усадеб крестьянами и начавшаяся в ряде городов борьба на баррикадах заставили царизм, практически уже не имевший надежных войск для установления военной диктатуры, пойти на новые уступки. Манифестом 17 октября 1905 г. царь обещал гражданские свободы: неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов, расширение народного представительства в Государственной думе, предоставление ей законодательных прав.
„Царизм уже не в силах подавить революцию. Революция еще не в силах раздавить царизм”, — писал В. И. Ленин о сложившемся в тот момент временном равновесии сил. Царизм рассчитывал своими обещаниями внести разлад в силы революции, а затем, когда она пойдет на убыль, отказаться от сделанных уступок. Временное равновесие неизбежно вело к дальнейшему обострению классовой борьбы, к вооруженной схватке с самодержавным режимом.
Уже в день опубликования манифеста царские власти, как и 9 января, начали расстреливать мирные шествия и манифестации с красными флагами. В тот же день Николай II объявил благодарность войскам петербургского гарнизона и особо — семеновскому полку „за верную службу при чрезвычайно тяжелых обстоятельствах”. В. И. Ленин напоминал в те дни, что происходящие события полностью подтверждают предостережения большевиков: „пока не свергнута фактическая власть царизма, до тех пор все его уступки, вплоть даже до „учредительного” собрания, — один призрак, мираж, отвод глаз”.
Полным подтверждением этих слов стали события в Севастополе. Далекий от театра военных действий город со времени восстания „Потемкина” так и оставался на военном положении. Будучи не в силах справиться с нараставшим революционным движением чисто полицейскими мерами, царизм все чаще прибегал к использованию в карательных целях вооруженных сил. Военно-полицейский террор обрушился на город и на флот.
Суд над 44-мя матросами с „Прута” 30 июня и 75-ю матросами с „Георгия Победоносца” 29 августа, жесточайшие приговоры, циничный отказ адмирала Г. П. Чухнина на мольбу родителей приговоренного к смерти Кошубы о помиловании, устрашающие расстрелы, — все эти злодеяния не спасали положения, а только способствовали нарастанию революционных настроений. Под пулями своих же обманутых товарищей-матросов, которых Чухнин заставлял вершить казни, погибали люди удивительной нравственной чистоты и идейной убежденности — пламенные большевики и беспартийные борцы за справедливость. Вот имена севастопольских революционеров, первыми отдавших жизни за светлое будущее: Александр Петров, Иван Черный, Дмитрий Титов, Иван Адаменко, Дорофей Кошуба, Семен Дейнега. Только надежда на арест „главарей” заставляла палачей откладывать столь же „скорый и справедливый” суд над „потемкинцами”.
Весь Черноморский флот был охвачен вакханалией сплошного сыска. Волна доносов и повальных обысков, арестов и разжалований все нарастала. И тем не менее Чухнин неоднократно „входил с представлением об улучшении розыскного дела в Севастополе”, считая, что „пропаганда революционных идей среди матросов все более и более усиливается”, а „жандармская полиция при настоящем своем составе не может с успехом выполнять возложенные на нее обязанности”.
Ему вторил и. о. начальника местного жандармского управления подполковник А. Вельский. Докладывая, что на сходках матросы склоняют рабочих порта к забастовке, обещая им свою поддержку, он жаловался: „Наблюдение среди чинов флота в силу их особенных условий жизни осуществляется с трудом, бесконтрольное ежедневное увольнение матросов из казарм, а также совместная их работа с портовыми рабочими на судах, готовящихся к плаванию, способствуют общению их с лицами, политически неблагонадежными”.
Две прокламации из числа распространявшихся в Севастополе в 1905 г.
В обстановке все ужесточавшихся репрессий, потеряв во время арестов в Одессе и Севастополе своих лучших товарищей, разрозненные группы большевиков разворачивали работу в массах. Не прекращались загородные сходки и массовки „в окрестностях города — на балках и кружковые — по частным квартирам” (из жандармского донесения). Так, 18 апреля за Инкерманом около 300 человек, в числе которых были нижние чины — матросы, „устроили род противоправительственного митинга с произнесением речей и возгласов преступного политического содержания” (из другого донесения). В следующей по времени жандармской сводке снова читаем: „Были две сходки матросов; агентурным путем установлено, что на них был оратор из города”.
Среди солдат и матросов ходили по рукам номера нелегальной ленинской газеты „Пролетарий”. В одном из них „очаковцы” прочли рассказ своих же товарищей о том, как они готовили восстание в дивизии для поддержки „Потемкина”. За этим номером чухнинские ищейки охотились с особым усердием, но распространители газеты обнаружены так и небыли. Безрезультатными были и дознания по поводу „Солдатской памятки”, которую читали в эшелонах черноморцев, отправляемых в апреле в Либаву, по поводу листовки с обращением „Товарищи, рабочие порта!”, обнаруженной на „Потемкине” 17 мая, по поводу ряда других распространяемых на кораблях и в городе прокламаций [46]. Матросы подпольщиков не выдавали.
Лишь изредка всеобщая слежка давала результаты. Так, в июле 1905 г. командир превращенного в плавучую тюрьму учебного судна „Прут” докладывал, что удалось выследить и арестовать матроса Г. Шкреба, хранившего нелегальные листовки и революционные стихотворения.
12 августа в штаб флота поступило донесение о том, что на достраивающемся крейсере „Очаков” обнаружены революционные листовки. На грань паники привело севастопольские власти „массовое разбрасывание” в ночь на 10 сентября по всему городу прокламации Крымского союза РСДРП „Наше требование”. В ней содержался призыв к низвержению самодержавия и установлению демократической республики, передаче власти в руки народного законодательного собрания, подлинному обеспечению гражданских свобод и равноправия наций.
Все острее становилась обстановка, все явственнее ощущалась роль большевистского руководства всей подпольной деятельностью на флоте.
Теряющий под ногами почву Чухнин изобрел новую иезуитскую меру — массовый перевод ненадежных матросов солдатами в армейские части, а затем предпринял длительный поход флота с единственной целью: в обстановке изнурительного летнего плавания и непрекращающихся учений сбить революционный накал матросской массы. В походе принимал участие морской министр А. А. Бирилев. Флаг командующего флотом был поднят на „Ростиславе”. Кроме этого броненосца в море вышли „Три Святителя”, „Двенадцать Апостолов”, „Екатерина II”, „Синоп” и „Чесма”, штабной пароход „Эриклик”, минный заградитель „Дунай”, минный крейсер „Капитан Сакен” и шесть эскадренных миноносцев. За девять дней непрерывных учений и стрельб флот обошел все турецкое побережье (с заходом в Синоп) и 19 октября вернулся в главную базу.
