Люциус глубоко вздохнул:
— Мне там нечего делать.
— Почему? Там весело, всякие конкурсы...
— Ты никогда не пыталась встать на мое место? — резко
перебил меня Люциус — Не пыталась понять, как «себя чувствую? — Он повернулся
ко мне. Его глаза пылали, словно свеча внутри полой тыквы. Ты когда-нибудь
думаешь о ком-то, кроме себя?
— Что с тобой? Ты скучаешь по дому?
— Удивительно, да? — Его взгляд засверкал. — Слушай, я живу
в гараже, вдали от всего родного. Меня прислали сюда ради женщины, которая
предпочла мне крестьянина.
— Джейк — милый парень.
— Ты этого хочешь от жизни? — пренебрежительно фыркнул
Люциус — Чтобы все было мило?
— Но «мило» — это ведь хорошо, — возразила я.
Люциус покачал головой:
— Антаназия, я в состоянии дать тебе то, что намного
превосходит понятие «милый»... — Его тон изменился. В голосе Люциуса, низком и
глубоком, появилось то, чего я никогда прежде не слышала, но подсознательно
ощущала; сексуальность, страсть, вожделение... Вожделение, смешанное с яростью.
— Люциус, нам лучше пойти в дом.
Он придвинулся ближе и сказал мягко, но настойчиво:
— Я могу дать тебе то, что заставит тебя забыть о своей
уютной жизни.
У меня перехватило дыхание.
Что он может мне дать? О чем говорит? Хочу ли я понять его?
Да... Нет... Может быть…
— Люциус…
— Антаназия...
Он наклонился, и я почувствовала его прерывистое дыхание.
Мое сердце бешено забилось, И я ощутила скрытую силу, которая исходила от
Люциуса.
— Разве тебе не интересно, кто такая Антаназия?
— Это всего лишь имя...
— Нет. Антаназия — это личность. Часть тебя. — Люциус
пальцами нежно коснулся моей шеи, и я закрыла глаза, покачиваясь, словно кобра
под взглядом заклинателя змей, хотя и понимала, что все это нужно немедленно
прекратить. — Антаназия — это другая ты. Твоя половина, которую не устроит
просто «милое», — тихо сказал Люциус. Он поднял мой подбородок, и я ощутила на
губах его прохладное дыхание. — Когда ты надела платье, я наконец-то разглядел
эту часть тебя, твой дух... Ты так прекрасна... Наряд тебя преобразил.
Сегодня вечером на меня смотрели все парни, и я ощутила
непонятную власть над ними, но с Люциусом эта власть ускользала, переходила к
нему. Он спокойно и уверенно принял ее как должное.
Я облизнула губы. Живот подвею от странной смеси голода,
отвращения и страха, такой же, что охватила меня, когда я впервые увидела клыки
Люциуса.
Неужели он снова их выпустит? Или нет?
— Антаназия...
Его губы легко коснулись моих, и меня охватило желание,
такое же неистовое, как во сне. Я желала его как тот запретный, но такой
соблазнительный шоколад. Нет... Я только что поцеловала Джейка... Я не хочу
желать Люциуса... В нем воплощено все, чего я не хочу. Черт побери, он считает
себя вампиром!
Против собственной воли я прижалась к нему, и моя рука
потянулась к его щеке, туда, где белел шрам. У Люциуса было тяжелое детство. Оно
сделало его жестоким. Даже опасным.
Мне на талию легла рука, губы снова прижались к моим,
жестко, настойчиво. Но я хотела большего.
— Вот так, Антаназия, — прошептал он. — Это... чуть больше
чем «мило».
Он соблазнял меня обещанием большего. Перед глазами возникло
видение, как он уверенной рукой расстегивает мне платье. Мама просила меня не терять
голову...
Люциус обхватил ладонью мой затылок, большим пальцем
поглаживая мне шею.
— Антаназия, позволь мне поцеловать тебя... по-настоящему поцеловать
тебя... как ты заслуживаете.
— Люциус, прошу...
Это было согласие или протест?
— Ты принадлежишь мне, — тихо сказал он. — Нашему роду. Не
спорь. Не сопротивляйся этому. Не сопротивляйся мне.
Нет!
Должно быть, я сказала это вслух, потому что Люциус
отпрянул:
— Нет! — В его глазах мелькнуло недоверие и разочарование.
Мои губы зашевелились, но не раздалось ни звука. Да? Или
нет?
— Я только что... только что поцеловала Джейка. — запинаясь,
проговорила я. — Всего несколько минут назад.
Целоваться с двумя парнями одним и тем же вечером — верх легкомыслия!
Что со мной сделаю проклятое платье? И что Люциус говорит о принадлежности к
«нашему роду»?
Нет.
Люциус отдернул руку от моей шеи, застонал и уткнулся лицом
в колени, запустив длинные пальцы в свои черные волосы.
— Люциус, прости...
— Молчи.
— Прости меня, ну пожалуйста! — Я сама не знала, за что
извинялась. За то, что поцеловала Джейка? За то, что почти поцеловала Люциуса? За
то, что не поцеловала его?
— Сделай милость, Джессика, иди в дом. — Люциус все еще
сидел, согнувшись и обхватив голову руками. — Немедленно.
И тут распахнулась входная дверь.
— Мне показалось, что я услышал голоса, — сказал папа,
притворившись, что не замечает нашего напряженного молчания.
— Папа, я только что приехала. Мы с Люциусом болтали.
— Уже поздно. — Папа притянул меня к себе. — Люциус, пора
спать. За конфетами больше никто не придет.
— Да-да, конечна. — Люциус медленно поднялся и протянул отцу
миску со сладостями. — Счастливого Хеллоуина.
— Спокойной ночи, — сказала я.
Вбежав в дом, я бросилась к себе в спальню, скинула платье и
запихнула его в шкаф. Я распустила волосы, и они волной упали мне на плечи. Как
всегда. Натянув пижаму, я подошла к окну и посмотрела на гараж. Свет в комнате
Люциуса не горел — наш гость или лег спать, или ушел из дома.
В дверь заглянула мама:
— Джессика, у тебя все в порядке?
— Да, мам, — соврала я.
— Хочешь поговорить?
— Нет. — Я продолжала смотреть на окно Люциуса, хотя и сама
не знала, чего ждала. — Спать хочу.
— Спокойной ночи, милая.
Шаги мамы по коридору стихли, а я прыгнула в кровать и
крепко зажмурилась. Нет, не буду думать о том, что Люциус рыщет где-то в
темноте в поисках далеко не «милых» приключений.
Глава 21
Дорогой Василе!
Я в полной растерянности. Не знаю, что делать. Наверное, мне
было бы легче и быстрее поделиться своими переживаниями, если бы ты освоил
е-мейл. В наше время им пользуются повсеместно, а потому со всей серьезностью
прошу тебя подумать о такой возможности.
