Меня сковал настоящий ужас.
— Люциус, и что теперь?
Я подумала о страшном шраме на его руке. Вспомнила слова
Люциуса: «Конечно, меня били. Меня воспитывали как воина».
— Тебя накажут?
— Антаназия, наказание — не совсем подходящее слово для
того, чему подвергнут меня Старейшие, — хрипло рассмеялся он.
— А если им все объяснить? — Я знала, что цепляюсь за
соломинку.
— У тебя доброе сердце, — нежно улыбнулся Люциус. — Природа
одарила тебя опасной наивностью. Однако в мире много существ, подобных моей
несчастной Чертовке... Подобных мне. Тех, которые, пережив чудовищные события,
сами превратились в чудовищ. Тех, кому, возможно, лучше не жить.
— Люциус, прекрати, — потребовала я.
— Такова правда, Антаназия. Тебе не дано постичь, какие
мысли роятся в моей голове, какие сны мне снятся.
У меня перехватило дыхание.
— Так ты об этом говорил на Хеллоуин? О том, что можешь
показать мне что-то совсем не милое?
Пальцы Люциуса сжали мои.
— О нет, Антаназия, я никогда не причиню тебе вреда. Не
важно, во что ты в конце концов поверишь, не важно, как будешь вспоминать обо
мне; помни одно — я никогда не смогу сделать тебе больно. Возможно, было время,
когда я ещё не знал тебя... если бы ты стояла на моей дороге к власти... но не
теперь. — Он отвернулся и еле слышно прошептал: — Надеюсь, что нет.
— Люциус, все в порядке. Я знаю, что ты не причинишь мне
зла, — успокоила я его, хотя его признание меня встревожило. Какие ужасные
поступки он мог совершить, прежде чем мы с ним познакомились? И что значат его
последние слова?
Люциус смотрел на стены моей спальни ненавистного ему
розового цвета.
— Для моей семьи — моих детей — жизнь могла бы сложиться
по-другому. Теперь я это понимаю, хотя и высмеиваю Америку и ее обычаи.
— Может, здесь тебе и остаться? Жил бы как обычный
человек... — сказала я с внезапной надеждой, однако сразу осеклась, сообразив,
что мои слова звучат глупо.
Как ни странно, Люциус ответил:
— Если повезёт, я останусь еще на несколько недель.
— Или дольше?
— Нет, не могу. Я обязан вернуться на родину. Антаназия,
запомни, ты свободна от пакта. Это очень важно! Ты вправе... — В голосе Люциуса
прозвучала легкая насмешка. — Делай со своей жизнью всё что угодно: поступи в
колледж, заведи ферму, рожай светловолосых детишек-вегетарианцев. Твоя судьба в
твоих руках. Это я тебе обещаю.
— Но мне больше не нужно все это!
— Поверь, Антаназия... Джессика... Когда-нибудь ты вспомнишь
о произошедшем как о дурном сне. О кошмаре. И будешь счастлива, что этот кошмар
не стал твоей жизнью.
Люциус поцеловал меня в макушку, и я поняла, что тяжесть
нашего общего долга всегда будет давить на его плечи. Он изображает из себя
обычного подростка, но эта передышка — лишь временная отсрочка. Судьба Люциуса
Владеску записана на скрижалях, высечена в его сердце, и он встретит ее во
всеоружии. Мне стало страшно.
В темноте он подошел к двери и остановился.
— Сегодня ты была самой прекрасной женщиной в мире, — тихо
сказал он. — Когда ты со мной танцевала... Когда уходила от меня с гордо
поднятой головой, не оглядываясь, а перед тобой расступилась толпа... Не важно,
какую жизнь и какого мужа ты выберешь, Антаназия, ты навсегда останешься
принцессой! И я буду вспоминать и этот вечер, и ту ночь, когда ты плакала над
моим искалеченным телом. Эти два дара останутся со мной навечно.
Люциус закрыл за собой дверь, и, несмотря на теплоту и
нежность его слов, я содрогнулась в темноте.
Глава 42
Целую неделю после того, как Люциус отправил письмо в
Румынию, он наслаждался жизнью обычного американского подростка: часами играл в
баскетбол, прогуливал школу и даже закатил в гараже вечеринку, которая
закончилась приездом полиции. Рядом с Люциусом, будто приклеенная, торчала
Фейт.
А потом началось...
Люциуса, маму, папу и меня призвали на совет Старейших,
которые сочли нужным, ввиду критической ситуации, собраться в Лебаноне. Выбора
у нас не было — пришлось идти.
— Какая наглость — назначить встречу в стейк-хаусе, —
пожаловалась мама, в назначенное время неохотно входя в ресторан. — Знают ведь,
что мы вегетарианцы.
— Нам демонстрируют, кто здесь главный, — согласился отец.
— Пожалуйста, не делайте из этого трагедию, — попросила я. У
меня было предчувствие, что все сложится достаточно плохо и без жалоб родителей
на меню. — Тут есть салат-бар.
— Сплошные сульфиты и консерванты, — фыркнул отец.
Иногда он упускал, что важно, а что нет.
— Мы пришли на встречу, — сказала мама официантке.
— Нас ждут... пожилые люди, — добавила я. — Нам
зарезервирован отдельный кабинет.
Хотя на лице официантки отразился животный страх, она сумела
улыбнуться:
— Сюда, пожалуйста.
— Обалдеть! — вырвалось у меня, когда мы вошли в комнату.
Мама взяла меня за руку:
— Джессика, не волнуйся.
Легко сказать!
В середине комнаты, украшенной фигурками Санта Клауса,
эльфов и северных оленей с блестящими рогами, стоял стол, за которым собралось
тринадцать жутких старцев, которым самое место было на кладбище. Они брали с
блюда куски сырого, сочащегося кровью мяса и не ели, а сосали их, вытягивая
соки. В ресторане хорошо топили, однако от вида этих стариков пробирал озноб. Я
всеми порами чувствовала запах крови, он щекотал мне ноздри, возбуждал голод.
Родители схватились за животы, папу чуть не стошнило.
Самый старый и пугающий вампир неохотно оторвался от
пиршества и указал на три пустых стула:
— Прошу, садитесь. Простите, что начали без вас. С дороги мы
проголодались.
Судя по всему, это был дядя Люциуса, Василе. Властными
манерами он походил на своего племянника, но старшему Владеску недоставало
изящества, обаяния и лукавого огонька в глазах. Василе казался извращенной
копией Люциуса. Люциус притягивал, а от Василе исходили отталкивающие волны.
Меня замутило от мысли, что чудесный, очаровательный Люциус находится во власти
этого человека, боится удара его кулака.
— Сядьте, — снова приказал Василе.
Мы повиновались. Официантка протянула нам меню и с жалостью
посмотрела на нас, словно мы были заложниками.
— Вы будете это? — Она показала на блюдо с мясом, не зная,
как его назвать. — Или возьмете что-то еще?
— Три салат-бара. — Мама заказала за нас всех и вернула меню
официантке, пытаясь сохранить самообладание.
