Я провела пальцем по ободку кружки:
— Что будет с Люциусом?
— Его письмо удивило Старейших. Мы думали, это тебя будет
трудно убедить. Американцы не слишком любят договоры, подписанные кровью, это
европейцы к таким вещам привычны. Я пытался объяснить, но меня никто не слушал
— все считали, что ты согласишься, станешь легкой добычей.
— Легкой добычей?!
— Да ты посмотри на Люциуса! Ни одна девчонка перед ним не
устоит. В Бухаресте отбою не было от богатых красавиц, которых привлекает
темная сторона...
Мне не хотелось слушать о любовных победах Люциуса.
— Значит, вы решили, что я на него западу, а он безропотно
смирится с тем, что ему суждено?
Дорин наклонил голову набок, размышляя.
— Точнее и не скажешь. Как ни странно, мы оказались правы.
Ты ведь в него влюбилась?
Я вспыхнула:
— Не знаю, уместно ли говорить о любви...
— Мы видели, какими глазами ты смотришь на Люциуса. А Василе,
при всех своих недостатках, отлично читает мысли других вампиров. Он очень стар
и долго совершенствовал телепатические способности.
— Я еще не вампир, — поправила я.
— Но ты же чувствуешь жажду? — с надеждой спросил Дорин.
Я опасливо огляделась.
— Да, — шепотом призналась я, стараясь, чтобы бариста за
стойкой меня не услышал. — Иногда.
Дорин одобрительно кивнул:
— Антаназия, поверь, тебе есть что предвкушать. Первый
глоток «Сибирской красной», особенно первой группы, закупоренной в тысяча
девятьсот семьдесят втором году... — Его взгляд затуманился, он облизнул губы.
— Это нечто. Поверь.
— Если меня никто не укусит, я так и не стану вампиром — и
всего этого не узнаю.
Дорин вернулся к действительности:
— Ах да, пакт. И наш своевольный мальчишка, Люциус. Мы... то
есть ты... должна воззвать к его разуму и сделать так, чтобы он выполнил пакт.
— Как я его заставлю?
— Ты любишь его, а значит, сумеешь убедить. Все довольно
просто.
— Не так уж и просто. Люциус решил покончить с пактом и
завел себе подружку.
— Не обращай внимания, это обычный подростковый бунт. Люциус
к тебе вернется, вот увидишь!
Я допила кофе:
— Вы ошибаетесь.
Люциус стал относиться ко мне совершенно иначе, при встречах
вел себя отстраненно. Он изменился, словно побои лишили его чего-то очень важного.
Смех, сарказм, легкость — все исчезло. В нем чувствовалось напряжение, и это
пугало.
— Нужно попробовать, — сказал Дорин. Интересно, может ли он
читать мысли, как Василе. — Ты справишься. Ты дочь Микаэлы Драгомир. Твоя мать
добивалась всего, чего хотела. Иногда мне кажется, что ты очень на нее похожа.
Точная копия. — Он покачал головой и вздохнул: — Красивая женщина. Очень
красивая... Какая нелепая потеря!
— Дорин, а почему вы не можете возглавить наш клан? —
спросила я. — Вы один из Старейших. Может, вы сами все уладите, как-нибудь
измените пакт?
— Ты — последняя чистокровная наследница престола из рода
Драгомиров. Мы все рассчитываем на тебя, на голос крови, той, которая бежит в
твоих венах. Микаэла была прирожденным лидером, и твой отец — тоже. Он излучал
величие. Ты — их единственная дочь.
— Если договор будет нарушен, разразится война?
— Драгомиры и Владеску уже готовы броситься в схватку. Мы
друг другу не доверяем. Ваш брак должен обеспечить стабильность, поровну
разделить власть, за которую кланы бились поколение за поколением. Если пакт
будет нарушен, вражда вспыхнет с новой силой. Мы стоим на грани конфликта.
— А вампиры могут умереть по-настоящему?
— Вампиры не умирают, — поправил Дорин. — Зато их можно
уничтожить, и это хуже, чем смерть. А если возобновится война, которую
остановило твое обручение с Люциусом, то уничтожение вампиров неизбежно.
Вспыхнет настоящая война... Из-за меня.
— Ваши родители первыми смогли установить мир, — сказал
Дорин. — Вам с Люциусом предстоит сделать так, чтобы мир длился вечно. — Он
широко улыбнулся и сделал знак баристе: — Повторите заказ, пожалуйста. — Дорин
взглянул на меня: — Мне нужно много рассказать будущей принцессе.
Глава 45
— Что ты здесь делаешь? — раздраженно спросил Джейк, набирая
код на замке своего шкафчика. Я вспомнила, как он сражался с замком в первый
день учебы. Как давно все это было и сколько всего с тех пор произошло!
— Хочу поговорить о том, что случилось на рождественском
балу.
— То и случилось, что ты выставила меня полным идиотом. —
Джейк с силой распахнул дверцу шкафчика, едва не сорвав ее с петель.
— Нет, я себя выставила идиоткой. Это же я...
— Не надо. — Джейк засунул учебники на полку. — Я видел тебя
и Люка. Я там был... если ты забыла.
— Твои упреки справедливы. Прости меня, пожалуйста.
— Зачем ты вообще согласилась со мной пойти? — сердито
поинтересовался Джейк. — Я что, утешительный приз, раз Люк встречается с Фейт?
Может, он и лапал тебя во время танца, но у него есть девушка.
Джейк хотел сделать мне больно, и это ему удалось.
— Никакой ты не утешительный приз, — возразила я. — Ты
прекрасный парень, и мне очень стыдно за свое поведение.
— Мне тоже. — Джейк захлопнул дверцу. — Только не жалей
меня, Джесс. Это тебя надо пожалеть. Пусть Люциус и королевских кровей, но он
никогда не будет относиться к тебе так, как я.
Джейк был прав. «Хороший» — это не о Люциусе Владеску.
Настойчивый, галантный, забавный, самовлюбленный, опасный, честный, страстный —
это все Люциус. Но «хорошим» его не назовешь.
— Я видел, как ты на него смотришь, — добавил Джейк. — Я
знал, что мы расстанемся, с того самого дня, когда ты пришла в спортзал. Ты
смотрела не на меня, а на Люка. Глаз с него не сводила. — Мне нечего было
сказать в свое оправдание. — Джессика, он разобьет тебе сердце. Он уничтожит тебя.
С этими словами мой первый парень повернулся и ушел из моей
жизни с достоинством, отнюдь не свойственным крестьянам.
Я осталась на месте и смотрела, как он уходит. Уничтожит...
Странно, что Джейк использовал то же слово, что и Дорин. Можно было подобрать
столько синонимов — обидит, бросит, унизит, пошлет, — но Джейк выбрал именно
это слово. Меня охватило недоброе предчувствие.
В чем причина?
«Джесс, ты сама все знаешь. В глубине души ты уверена, что
Люциус опасен...»
Я — единственная чистокровная наследница клана, с которым
семья Люциуса воевала на протяжении столетий. Я должна унаследовать власть, к
которой всегда стремилась его семья. Если бы меня не существовало... Я
вспомнила странные слова Люциуса после рождественского бала: «Я никогда не
причиню тебе вреда. Не важно, во что ты в конце концов поверишь, не важно, как
будешь вспоминать обо мне, помни одно — я никогда не смог бы и не смогу сделать
тебе больно. Возможно, было время, когда я еще не знал тебя... если бы ты
стояла на моей дороге к власти... но не теперь».
