Отодвинув стул, я подошла к маме и крепко ее обняла:
— Спасибо за чудесный день рождения. Ты самая лучшая мама. —
Я подошла к отцу: — А ты самый лучший папа. Самый лучший на свете.
— Ты чудесная молодая женщина, Джессика, — прерывающимся
голосом сказал отец. — Мы тобой гордимся.
Высвободившись из папиных объятий, я кивнула Дорину и
Люциусу.
— Спокойной ночи и спасибо вам.
— Спокойной ночи, Антаназия, — весело ответил Дорин. — С
днем рождения.
Люциус молча смотрел на отвергнутый подарок.
По дороге в спальню я сохраняла присутствие духа и изо всех
сил сдерживала слезы, не желая, чтобы родители беспокоились обо мне еще больше.
Наконец я забралась в постель, зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить
рыдания, и дала волю слезам.
— Джессика!
Я подскочила.
В дверях стоял Люциус.
Я украдкой вытерла глаза.
Люциус тихо притворил за собой дверь, подошел ко мне и сел
на кровать.
— Не плачь, пожалуйста, — попросил он. — Не надо плакать.
Сегодня твой день рождения.
— Все не так.
— Нет, Джессика. — Люциус утер слезы с моих глаз. — Все
будет хорошо. Это счастливый день. Восемнадцатый день рождения — важный этап в
жизни. Пожалуйста, не плачь. Не могу видеть твои слезы.
— Счастливый день? — Я не верила своим ушам.
— Ты надеялась на другой подарок, — произнес Люциус. — Я
заметил твое разочарование. Ты думала, что я изменил решение?
— Да, — призналась я сквозь всхлипы.
Он покачал головой:
— Нет, Джессика. Забудь об этом.
— Не могу!
Я потянулась к нему, но Люциус быстро встал, словно боялся
моего прикосновения. Несмотря на показное равнодушие, он все еще питал ко мне
чувства, как и я к нему.
— Ты не дала мне возможности объяснить... — Он вытащил
проклятую коробочку из кармана. — Это лучше, чем кольцо. Лучше, чем обещание...
Что я могу тебе обещать? Вечность с обреченным вампиром?
— Я буду счастлива, только если ты согласишься соблюсти
договор, — сказала я, отталкивая подарок.
— Джессика, забудь об этом. Лучше подумай о том, что я тебе
предлагаю. — Он протянул мне коробочку. — Узнаёшь ожерелье?
Я смущенно потянулась к подарку Люциуса:
— Откуда оно?
— Вспомни фотографию. Джессика, я знал, что рано или поздно
ты на нее посмотришь.
Фотография моей родной мамы... Мамино ожерелье!
— Где ты его взял?
— Оно хранилось в Румынии. Я должен был передать его тебе в
твой день рождения. Это любимое украшение твоей матери, и для меня большая
честь доставить его тебе. Надеюсь, оно много лет будет радовать тебя и
приносить удачу.
Я взяла со стола фотографию в серебряной рамке: подвеска с
кроваво-красным камнем украшала шею матери. Я держала в руках ожерелье,
наглядное свидетельство того, что Микаэла Драгомир существовала. Украшение
связывало нас. На бархатной подушечке лежал камень глубокого красного цвета,
похожий на сердце — сердце, которое пересадили мне из груди мамы.
Люциус подошел ко мне и положил руки на плечи:
— Разве она не прекрасна, разве она не властна... совсем как
ты?
— Ты в это веришь?
— Да, — ответил Люциус. — Ты и сама наконец-то поверила.
— Но…
— Нет. — Он не дал мне возможности упомянуть пакт.
Я отставила фотографию, повернулась к зеркалу и, вынув
ожерелье из коробочки, поднесла к шее.
Люциус не отрывал глаз от моего отражения:
— Позволь мне. Пожалуйста.
Он взял ожерелье и надел его на меня.
Камень холодил шею. Глядя в зеркало, я вновь почувствовала,
как внутри собирается энергия власти. Связь, которую я ощущала с Микаэлой
Драгомир, стала явной, едва я коснулась тонкой цепочки. Я слышала шепот матери:
«Не отказывайся от него, Антаназия. Мы так не поступаем. Твоя воля не слабее,
чем его, а его любовь не слабее твоей».
Я повернулась к Люциусу и, не давая ему отшатнуться,
прижалась к его груди, потом обвила руки вокруг шеи.
— Антаназия, нельзя... — Люциус схватил меня за запястья
сильными руками, словно хотел оттолкнуть.
— Можно, — сказала я и зарылась пальцами в его чёрные
волосы.
— Ну почему я не могу поступить так, как должно? — простонал
он, отвечая на мои объятия. — Мне давно следовало уехать. Я попусту трачу
время, и, боюсь, только ради того, чтобы находиться рядом с тобой. Зачем? Меня не
спасут эти краткие мгновения, я превращусь в одно из твоих воспоминаний, стану
трагической записью в девичьем дневнике...
— Нет, ты остался ради меня, — ответила я.
Стена холодной отстраненности между нами исчезла. Я хотела,
чтобы Люциус сам меня поцеловал, укусил, сделал то, чего мы давно жаждали — с
тех самых пор, как он наклонился надо мной на кухне в день нашего знакомства и
его рука задела мою щеку. С тех самых пор, когда он посмотрел мне в глаза и
спросил: «Антаназия, неужели быть рядом со мной так ужасно?»
С тех самых пор я догадывалась, что это будет не ужасно. И
не «мило». Это будет блаженство.
Люциус помедлил, глядя мне в глаза.
— Антаназия, я для тебя опасен, — прошептал он. — Что бы
между нами ни произошло... это только сегодня. Это ничего не изменит. Я уеду
навстречу своей судьбе, ты встретишь свою судьбу здесь.
— Не думай об этом! — взмолилась я. Я не верила, что наш
поцелуй ничего не изменит. Я верила, что он изменит все. — Забудь будущее ради
настоящего.
— Как пожелаешь, моя принцесса, — сказал Люциус, закрыв
глаза и покорившись своему желанию. Он наклонился и коснулся прохладными
жесткими губами моего рта — сначала нежно, потом требовательно.
Я зарылась пальцами в его волосы и притянула его к себе.
Люциус застонал, уткнулся в копну моих темных кудрей, и мы стали целоваться
так, будто изголодались друг по другу. Так, будто нас мучила жажда.
Когда мы поцеловались по-настоящему, внутри меня словно
разорвался атом, породив ядерный взрыв, и в то же время возникла странная
умиротворенность. Я нашла свое место среди хаоса, и мы с Люциусом могли
существовать вечно, иррационально, в бесконечности, словно число «пи»...
Губы Люциуса скользнули к моему горлу, и от прикосновения
клыков мои резцы заныли. Он провел зубами вниз, туда, где в ложбинке возле груди
висел кровавый рубин.
— Люциус... — простонала я, подставляя ему горло. — Не
останавливайся...
