Глава 62
Гости ожидали у подножия крутой лестницы.
Я появилась на ступенях, и все взгляды обратились ко мне.
Постепенно скептицизм сменился интересом, восторгом и надеждой — это придавало
уверенности и в то же время пугало.
Кто я такая, чтобы стать их спасительницей? Чтобы стать
принцессой?
«Ты — дочь своей матери... прекрасная, наделенная властью,
величественная...»
В голове звучали уверения Дорина и стихи Люциуса.
Когда я спустилась, начали подходить гости. Дорин представлял
их мне, и в каждом кузене, в каждом близком или далеком родственнике я узнавала
себя — в горбинке носа, в изгибе бровей, в подъеме скул. Все приглашенные
принарядились, однако платья были старомодными, а костюмы плохо сидели. Что же
произошло со дня смерти моих родителей?
— Пойдемте, — сказал Дорин, завершив представления. — Нас
ждет ужин.
Я возглавила процессию, и мы церемонно перешли в длинную
залу с высокими потолками, прохладную, несмотря на огонь в камине. Повинуясь
знаку Дорина, я заняла место во главе стола, украшенного свечами и столовым
серебром. Драгомиры находились в затруднительном финансовом положении, но,
похоже, к моему возвращению мои родственники напрягли все ресурсы.
— Садись-садись, — тихо сказал Дорин, отодвигая стул. —
Боюсь, мне придется прислуживать… Нам не хватает слуг, а с учетом возникших
сложностей желающих из деревни найти невозможно. Никто не хочет работать по
ночам в имении Драгомиров.
— Не волнуйся, — промолвила я, садясь на свое место.
За меня поднимали тосты на румынском, Дорин переводил. За
мое здоровье... за мое возвращение... за пакт... за мир...
Последний тост был сказан, и за столом началось
перешёптывание. Дорин наклонился ко мне:
— Теперь твое слово. Все слишком взволнованны, хотят
услышать, что ты задумала.
Меня охватила паника. Я только начала осваиваться в новой
роли, я совершенно не готовилась, речь не продумала. Что же мне им сказать?
— Я не могу» — шепнула я Дорину. — Я не знаю, что говорить.
— Антаназия, от тебя ждут слов одобрения и поддержки. Если
ты смолчишь, то поколеблешь их уверенность в своих силах.
Нет, этого я допустить не могу.
— Для меня большая честь находиться среди вас, в нашем
фамильном замке... — Что же еще сказать? — Я слишком долго отсутствовала.
Дорин переводил для тех, кто не знал английского, неуверенно
поглядывая на меня. Он знал, что я еле нахожу слова. Судя по лицам моих
родственников, неуверенность снова сковала их сердца. Я теряла доверие так же
быстро, как завоевала его.
— Хочу заверить вас, что договор будет соблюден. Я, ваша
принцесса, обещаю, что добьюсь этого и не подведу вас.
— Скажи мне, Джессика... — начал кто-то глубоким голосом.
Так, вот только вопросов мне сейчас не хватало.
Я оглядела лица, пытаясь сообразить, кто ко мне обращался.
— Как ты собираешься соблюсти договор и остановить войну?
Насколько я понимаю, Владеску не заинтересованы в пакте.
Знакомый голос звучал у меня за спиной.
Я резко обернулась, с грохотом свалив стул.
В дверях стоял Люциус Владеску со скрещенными на груди
руками и горькой улыбкой на губах.
— Люциус...
Мое сердце замерло, кровь отлила от лица. Люциус... Живой...
В нескольких шагах от меня... Сколько раз я мечтала увидеть его, дотронуться до
него? Сколько раз эти мечты доводили меня до отчаяния своей бесплодностью? Он
был так близко...
Его улыбка исчезла, будто при виде меня он не смог сохранять
свою холодную невозмутимость.
— Антаназия...
В мое имя Люциус вложил желание, нежность и страсть — те же
чувства, которые испытывала я. Он неуверенно протянул руку, будто хотел
дотронуться до меня.
— Люциус, — повторила я. — Это на самом деле ты!
Он вновь иронично улыбнулся.
— Да, меня ни с кем не перепутать, — горько пошутил он, и
все нежные нотки исчезли из его голоса.
Путаясь в шлейфе платья, я бросилась к Люциусу, хотела
обнять его и усыпать поцелуями. А потом отругать — за то, что солгал и бросил
меня.
Внезапно его лицо превратилось в застывшую маску, и я
замерла:
— Люциус?
За те несколько месяцев, что мы не виделись, он повзрослел
на пару лет: плечи стали шире, гладко выбритые щеки покрыла щетина, возле рта
залегли упрямые складки, а глаза стали чернее ночи, как будто исчезла душа,
наполнявшая их огнем. От американского подростка не осталось ни следа — Люциус
снова надел свой экзотический наряд, а отросшие волосы небрежно собрал в хвост.
При виде своего врага Драгомиры застыли.
— Ваша охрана оставляет желать лучшего, — заметил Люциус.
Он прошелся по залу, осматривая ветхую мебель с тем же
презрением, с каким несколько месяцев назад разглядывал нашу кухню, только не с
удивленным видом человека, выросшего в замке, а с насмешливым превосходством.
— Хотел записаться на экскурсию, на тебя посмотреть,
Джессика... Вот, не утерпел до десяти утра.
Я взглянула на него со смесью ярости и смятения. Он открыто
бросал мне оскорбительный вызов, называя меня моим американским именем.
— Не смей так со мной разговаривать, — сказала я. — Это
жестоко, тебе не к лицу.
Он упорно отказывался смотреть мне в глаза и намеренно
отводил взгляд.
— Неужели?
— Именно так.
Я шагнула вперед, не давая ему возможности взять контроль
над нашей встречей: это не танец на школьном балу, где Люциус вел меня за
собой. Люциус Владеску явился в дом моих предков без приглашения, и я не
позволю ему издеваться надо мной и моими родственниками, которые испуганно
вжались в кресла.
— Люциус, ты не жесток.
Мы стояли совсем рядом, лицом к лицу. До меня донесся
странный, волнующий аромат одеколона. В Америке Люциус перестал им
пользоваться, а теперь снова превратился — во всех отношениях — в
принца-завоевателя. Или старался произвести такое впечатление.
— Зачем ты здесь? — прошептал Люциус, усиленно избегая моего
взгляда. — Джессика, уезжай домой.
— Нет, Люциус, я не уеду.
В его глазах мелькнула глубокая печаль, и он отступил на
шаг. Между нами снова возникло отчуждение — физическое и эмоциональное. Люциус
пытался справиться с чувствами, удержать меня на расстоянии, но его холодность
и отстраненность казались настоящими...
— Ну и как тебе моя обитель? — спросил он, обходя стол,
словно ястреб, высматривающий глупого зайца.
