Вот один снаряд не долетел и разорвался о воду близ самого борта; я пригнулся вниз и вижу, как осколки массами перелетают кожухи. Некоторые из них настолько горячие, что видишь, как он летит, окруженный облачком пара. Вдруг слышу страшный треск; снаряд ударил в поясную броню у минного катера, у которого я стоял. Куча осколков полетала на верхнюю палубу и в минный катер, но почти одновременно со взрывом снаряда я инстинктивно растянулся на палубе. Поднявшись, слышу сзади стон: это мой унтер-офицер Тареев, стоявший рядом со мной, не успел отбежать, и несколько осколков ранило его в спину. Минный катер вижу, разворочен, и из него течет вода. Один за другим снаряды начинают попадать в корпус крейсера, и наша "Россия" каждый раз при этом сильно вздрагивает.
Иду смотреть, что делается на правой стороне и как команда. Прихожу: матросы лежат за кожухами, другие сидят на корточках, иные стоят – видно, уже привыкли. Вот один выглядывает из-за кожуха в проход, но вдруг, откинувшись и всплеснув руками, падает. "Носилки!" – кричу. Но тут началось нечто ужасное: с мостика вниз на палубу летят раненые и убитые дальномерщики.
Мимо меня на носилках проносят офицера- кто? В виске громадная рана, один глаз как-то вылез, другой полузакрыт и смотрит стеклянным взором. Но кто это, я сразу определить не мог. Потом уже узнал, что это был убитый одним из первых снарядов наш уважаемый и любимый старший офицер.
Раздается опять ужасный треск, уж привык и знаешь, что куда- нибудь попал и разорвался снаряд.
Оборачиваюсь – вижу: дым и люди, бывшие за третьим кожухом, как-то разлетаются в разные стороны, некоторые лежат в неестественных позах; дым рассеивается, и беседка с 75-мм патронами оказывается охваченной пламенем. Это разорвался снаряд на правом шкафуте, пробив трубу. Ну, беда, думаю: сейчас начнут рваться патроны. Бежим тушить. Мои опасения оказались напрасными: патроны не рвались, а выскакивали из своих гнезд на небольшую высоту кверху, сами гранаты оставляя в беседке. Между тем, огонь поливают шлангами, и пожар прекращается.
Возвращаюсь на старое место, – мы между тем повернули и деремся правым бортом, – вижу, там лежит с раскроенной пополам головой матрос. Вот судьба, думаю: ведь минуту назад я стоял на этом месте, почему этот осколок попал сюда моментом позднее?
Перевел оставшуюся команду на левую сторону. Оставшуюся, потому что уже добрая половина была убита или ранена.
Курить хочется смертельно, пить тоже. Вот матросик несет воду с красным вином, была приготовлена для команды на случай боя, жадно пьешь прямо из ведерка. Подходит ко мне закурить мичман О. Лицо у него серьезное, немного бледное. Разговор не клеится, пробуем шутить, ничего не выходит. Десятая пушка выведена, двенадцатая, восьмая, слышишь… Что это, чем же мы отвечать будем; неужели будем молча подвергаться расстрелу. Иногда проходят мимо офицеры с поручениями.
![Крейсер I ранга "Россия" (1895 – 1922)](img/photo_books/77710/pic_80.jpg "Крейсер I ранга "Россия" (1895 – 1922)")
Лейтенантъ Алексѣй Конст. Петровъ 10-й, ранен на крейсерѣ "Россія" въ бою съ ипонской эскадрой 1-го августа.
Моя роль в бою оказалась печальной: наблюдать и заниматься уборкой раненых и убитых и тушить пожары на верхней палубе. Покуривши, обхожу батарею и приказываю убрать раненых и убитых. Смотришь на них уже равнодушно и начинаешь как-то каменеть и думаешь: "уж поскорее бы".
"Что, прорываемся?" "Нет, не можем, прижимают к японским берегам".
Неутешительно.
Ворочали еще несколько раз. Уже около 7 ч утра…
Опять стреляют справа, по левой стороне за прикрытиями сидят только человек 15 из всей прислуги (человек 10 отправил в 6-дюймовую батарею на пополнение). Дымовые трубы, особенно 3-я, в клочьях. Опять раздается страшный треск, и меня обжигает чем-то по ногам. Я сажусь на палубу. "Ранен" – думаю – вдруг тяжело?" Пробую встать – ничего. Ну ноги значит целы. Только жжет, а боль небольшая. Иду перевязаться; ко мне подбегают человека 4 матросов, кричат: "носилки!" Я говорю: "не надо"; но меня не слушают и на руках сносят вниз. Я их убеждаю, что сам могу дойти до перевязочного пункта. Прихожу в баню – центральный медицинский пункт, народу масса, целая вереница раненых и носилок, стоны со всех сторон. Фельдшер сделал перевязку, большой осколок, видно на навылет, слегка зацепил одну ногу и задел другую, причинив лишь поверхностную рану и ожоги.
Выхожу наверх, а там ад: грохот наших выстрелов смешивается с разрывами неприятельских снарядов, на палубе лежат раненые и убитые, так как носилок и людей мало.
"Передайте старшему артиллерийскому офицеру" – говорит мне, отведя в сторону лейтенант М., – что у нас пушки левого борта не действуют". Поднимаюсь на полубак, подхожу к боевой рубке и передаю это. Командир стоит рядом, слышит и говорит старшему минному офицеру: "позаботьтесь, чтобы подрывные патроны были разнесены по местам". Я, посмотрев сверху на картину боя, спускаюсь опять к себе на верхнюю палубу и начинаю размышлять об услышанном. Приказание командира я отлично понял. Не весело это, однако. Держаться, по-видимому, наш крейсер больше не может, а у нас несчастие: кроме того, что не смогли до сих пор прорваться на север, уже около 6 ч утра "Рюрик" потерял способность управляться и вертелся на одном месте: у него руль заклинило на борт. Мы же ходили перед ним и прикрывали его с "Громобоем" от огня с четырех крейсеров.
Да, положение скверное. Осколки летят со всех сторон, не знаешь, откуда прилетит к тебе судьба; да еще сознание, что вреда противнику чувствительного мы принести не можем, так как артиллерия левого борта у нас не действует, а с правой стороны стреляют только 3-4 пушки. В команде начинает замечаться какое-то озлобление, дороже бы продать свою жизнь; о победе никто уже и не думает. Конечно, то же самое и у тебя на душе, но ходишь и делаешь вид, что все идет очень хорошо. Подбадривание матросов в такие моменты очень важно.
"На неприятельском корабле большой пожар! Ура!" – крикнул с полубака лейтенант Р., занявший место убитого старшего офицера. Команда подхватила это "ура", которое разнеслось по всему крейсеру. Но причину ликованья знали очень немногие: только те, которые стояли близко к полубаку и слышали старшего офицера; вся же остальная команда и офицеры приняли этот радостный крик за привет нашей артурской эскадре, которую мы ждали, что она придет и выручит нас, так как на горизонте показался дым. Все бросились к бортам, вылезли даже из машин и с нетерпением стали ждать помощи. Все сразу повеселели. Но вот дымок на горизонте приближается, показываются корпуса кораблей – и всех охватывает полнейшее разочарование: подкрепление пришло, но не к нам, а к неприятелю, в виде сначала одного, а потом еще двух крейсеров 2-го класса.
Между тем, вдруг раздался сильный треск и грохот от разрыва сразу двух 8-дм снарядов под полубаком, и оттуда повалил густой, сначала желтый, потом белый дым.
![Крейсер I ранга "Россия" (1895 – 1922)](img/photo_books/77710/pic_81.jpg "Крейсер I ранга "Россия" (1895 – 1922)")
