Звук был отдаленный – кричали где-то за окном. Нэнси с Кристофером не проснулись, да и понятно. Они пришли из миров, где крики были привычны и не так зловещи, как здесь. Кейд сел, протер глаза и стал ждать, не закричат ли снова. Никто больше не кричал. Он заколебался.
Разбудить их, позвать с собой выяснять, что случилось? Нэнси и так уже многие подозревают, да и Кристофера начнут подозревать, если он и дальше будет вмешиваться в эти дела. Можно пойти одному. К нему почти все здесь хорошо относятся – он ответственный за порядок в гардеробе, – если он найдет очередное тело, ему это простят. Но это значит идти одному, и, если он не успеет вернуться раньше, чем проснутся Нэнси или Кристофер, они будут волноваться. А он не хотел их волновать.
Кейд склонился над Кристофером и потряс его за плечо. Тот что-то промычал, потом открыл глаза и прищурился на Кейда.
– Что такое? – спросил он хриплым со сна голосом.
– Кто-то кричал на лужайке возле деревьев, – сказал Кейд. – Нужно посмотреть, что случилось.
Кристофер сел на полу, как будто весь сон с него разом слетел.
– А Нэнси берем с собой?
– Да, – сказала Нэнси, вскакивая с постели. Крики ее не разбудили, а разговор разбудил сразу: в Чертогах мертвых никто не разговаривал, если не хотел, чтобы его услышали. – Я здесь одна не останусь.
Мальчики не стали возражать. Все боялись оставаться в одиночестве в этом доме, где вдруг поселились призраки, да еще такие непонятные.
Они шли тихо, но не крались. Все трое втайне надеялись, что кто-то еще проснется, выйдет из своей комнаты и присоединится к маленькой процессии. Но ни одна дверь не открылась, и они втроем дошли до маленькой тенистой рощицы, той самой, где Нэнси с Джилл когда-то искали убежища от беспощадного солнца. Теперь солнца не было: только луна глядела вниз сквозь пятна облаков.
Они вошли в гущу деревьев, и тут даже лунный свет показался им слишком ярким: так отчетливо было видно в нем лежащую на земле Ланди – маленькую, безмолвную, с открытыми глазами, устремленными вверх, к кронам. Глаза и руки были на месте, и, кажется, все остальное тоже. Крови на одежде не видно, руки и ноги целы.
– Ланди, – проговорил Кейд, опустился на колени рядом с ней и пощупал пульс. При этом движении голова у нее завалилась набок, и стало видно, чего недостает.
Кейд отшатнулся, вскочил на ноги, метнулся на другую сторону поляны, и его вырвало в кустах. Нэнси с Кристофером не так сильно боялись крови. Они только посмотрели на череп Ланди, напоминающий пустую чашу, и невольно придвинулись ближе друг к другу. Ночь была теплая, но их била дрожь.
– Зачем кому-то понадобился ее мозг? – спросила Нэнси.
– Я хотела задать вам тот же вопрос, – прорычала Анджела.
Нэнси с Кристофером обернулись. Анджела стояла на краю рощицы, с фонариком в руке, а за спиной у нее виднелось еще несколько теней – другие ученики. Наставив фонарик Нэнси прямо в глаза, она требовательно спросила:
– Где Серафина?
– Кто такая Серафина? – спросила Нэнси, заслоняя глаза рукой. Она услышала шаги, и через мгновение рука Кейда опустилась ей на плечо. Она отступила на полшага назад, под его защиту. – Мы пришли сюда, потому что услышали крики.
– Вы пришли сюда, чтобы спрятать тело, – рявкнула Анджела. – Где она?
– Серафина – самая красивая девушка в школе. Ты ее видела, Нэнси. Она была в мире Абсурда – крайнее Зло, крайняя Рифма, – сказал Кейд. – Прекрасна, как рассвет, коварна, как змея. Ее здесь нет, Анджела. – Его оклахомский акцент сделался вдруг очень сильным, слышался яснее слов. – Иди к себе в комнату. Я должен разбудить мисс Элеанор. Скорее всего, она открыла для Серафины свою дверь.
– А если нет, лучше отпустите ее по-хорошему, – сказала Анджела. – Кто ее тронет, того я сама убью.
– Мы ее и не трогали, – сказал Кристофер. – Мы еще пять минут назад спали.
– Кто это с тобой? – спросил Кейд. – Ты что, ходила по школе, искала, кого бы обвинить? Ты тоже сюда пришла, не мы одни. Может, это твоя работа.
– Мы-то все были в нормальных мирах, добрых, – сказала Анджела. – Лунные лучи, радуги и слезы единорога. Не то что всякие там… скелеты, мертвецы и мальчики, которые на самом деле девочки!
В роще повисла внезапная тишина. Кажется, даже сторонники Анджелы оторопели. Анджела побледнела.
– Я не то хотела сказать… – проговорила она.
– Но сказала именно то, насколько я понимаю, – сказала Элеанор. Она прошла мимо Анджелы и остальных и медленно приблизилась к распростертой в грязи Ланди. Она тяжело опиралась на трость.
Трости они раньше не видели, как и нескольких новых морщин на ее щеках. Элеанор старела не по дням, а по часам.
– Ох, Ланди, бедная моя. Наверное, такая смерть милосерднее, чем та, которую ты ждала, но как же мне горько, что тебя не стало.
– Мэм… – начал было Кейд.
– Расходитесь по спальням, – сказала Элеанор. – Анджела, с тобой мы утром поговорим, а пока держитесь вместе и постарайтесь дожить до утра. – Она ухватилась за свою трость обеими руками и стояла неподвижно, глядя на тело Ланди. – Бедная моя девочка.
– Но…
– Я здесь пока еще директор, и буду им, пока жива, – сказала Элеанор. – Идите.
Они ушли.
Они и правда держались вместе, пока не дошли до крыльца. Там Анджела повернулась к Кейду и сказала:
– Я сказала, что думала. Ты просто больной – притворяешься не тем, кто ты есть.
– Я собирался сказать тебе то же самое, – сказал Кристофер. – Тебе довольно долго удавалось притворяться порядочным человеком. Меня ты провела.
Анджела ошеломленно уставилась на него. Затем развернулась и побежала вверх по лестнице. Ее друзья – за ней. Нэнси повернулась к Кейду, тот покачал головой.
– Ничего, – сказал он. – Пошли спать.
– Я бы попросила вас задержаться, – послышался голос Джек.
Все трое обернулись. Ученица безумного ученого, обычно такая аккуратная, стояла у самого угла дома, вся в крови, и зажимала правой рукой левое плечо. Кровь стекала между пальцев – такая красная, что ее видно было даже в темноте. Галстук развязался. Почему-то именно это пугало больше всего.
– Кажется, мне нужна помощь, – проговорила Джек и упала ничком, потеряв сознание.
10. Стой неподвижно, как камень – может, останешься жить
Кейд с Кристофером подхватили Джек и унесли ее, а Нэнси осталась стоять в тени на крыльце, застыв неподвижно, пока про нее все забыли. Умом она понимала – надо поскорее бежать за ними, нельзя стоять здесь одной – мало ли что может случиться. Но это означало суету и спешку, а значит, опасность. Неподвижность надежнее. Неподвижность уберегала ее раньше, убережет и теперь.
Она забыла, как похожа кровь на гранатовый сок при правильном освещении.
