Забыла, как это красиво.
А теперь стой неподвижно, так неподвижно, чтобы слиться с окружающим фоном, чтобы почувствовать, как сердце замедляет ритм – вот уже не пять ударов, а четыре, потом три, и так до одного удара в минуту, до тех пор, пока можно будет почти совсем не дышать.
Возможно, Джек была права; возможно, эта ее способность замирать в неподвижности действительно сверхъестественная. Но для нее тут не было ничего особенного. Это было просто самое нормальное состояние – вот так и должно быть все время, всегда.
Ее родителей тревожило то, что она мало ест, и, наверное, об этом и правда стоило беспокоиться, когда она много двигалась, как все эти вечно спешащие горячие создания. Но они не понимали. Она все равно не собиралась оставаться здесь, в этом горячем торопливом мире. Ни за что на свете. А когда вот так замедляешь свое тело, когда не двигаешься, вполне достаточно питаться так, как она сейчас. Она могла хоть сто лет прожить на ложке сока и крошке пирога и была бы вполне сыта. Никакое у нее не расстройство пищевого поведения. Она знала, что ей нужно – покой и неподвижность.
С каждым вздохом Нэнси все глубже и глубже погружалась в эту неподвижность, чувствовала, что сердце останавливается уже на целую минуту, делается таким же неподвижным, как и все остальное, как зернышко граната в самой середке плода. Она уже хотела сделать вдох, чтобы сердце стукнуло еще разок, как вдруг кто-то вышел из-за угла. До сих пор Нэнси казалось, что более неподвижной, чем она сейчас, быть уже нельзя. Тут она поняла, что была неправа. Тут она сделалась неподвижной и неприметной, как камень.
Мимо крыльца прошла Джилл – руки в пятнах крови, зонтик на плече – на случай, если какой-то дерзкий лунный луч осмелится скользнуть по ее коже. В уголке рта темнела капелька крови – словно пятнышко варенья, не стертое салфеткой. Нэнси стояла неподвижно и смотрела, как маленький розовый язычок высунулся изо рта Джилл и слизнул кровь. Джилл шла мимо крыльца. Нэнси не двигалась.
Пожалуйста, мысленно повторяла она. Пожалуйста, Милорд, помогите мне, сделайте так, чтобы сердце не забилось. Пожалуйста, сделайте так, чтобы она меня не увидела.
Сердце не забилось.
Джилл свернула за угол дома и исчезла.
Нэнси вздохнула. Воздух ворвался в легкие так резко, что стало больно в груди; сердце тяжело заколотилось, за какую-то долю секунды сорвавшись из полной неподвижности в бешеный ритм. Она подождала еще несколько секунд, чтобы возобновилась циркуляция крови, а затем развернулась и побежала в дом. По каплям крови на полу вышла к незнакомой прежде кухне и ворвалась туда, распахнув дверь.
Кейд резко обернулся. В руке у него был нож. Кристофер шагнул вперед, заслоняя собой Элеанор. Джек лежала неподвижно на разделочном столе посреди комнаты, рубашка на ней была разрезана, рука перевязана самодельным бинтом.
– Нэнси? – Кейд опустил нож. – Что случилось?
– Я ее видела, – выдохнула Нэнси. – Я видела Джилл. Это она.
– Да, – устало проговорила Джек. – Это она.
11. Ты никогда не вернешься домой
Глаза Джек были открыты и неподвижно смотрели в потолок. Она оперлась на стол здоровой рукой и стала потихоньку приподниматься. Кристофер шагнул было к ней, чтобы помочь, но она отмахнулась, раздраженно буркнув:
– Я не инвалид, просто ранена. Кое-что еще сама могу.
Кристофер попятился назад. Джек села и немного посидела так, склонив голову и пытаясь отдышаться.
Никто не двигался. Наконец Джек заговорила:
– Я должна была раньше догадаться. Наверное, и догадывалась где-то в глубине души, но не хотела признавать и изо всех сил старалась не видеть. Она сочиняет, будто это из-за меня нам пришлось уйти с Пустошей, будто жители деревни взбунтовались из-за нашей с доктором Бликом работы. Это неправда. Ни я, ни доктор Блик никогда никого не убивали, во всяком случае, намеренно, и местные жители часто сами завещали нам свои тела после смерти: они же знали, что эти останки нам нужны, чтобы спасать жизни. Мы лечили людей. Это она полюбила монстра. Это она захотела стать такой же, как он.
– Джек?.. – осторожно сказал Кейд.
Нэнси вспомнила, как блестела кровь в лунном свете, будто капля варенья, и ничего не сказала.
– Из нее вышел бы отличный монстр, если бы она была немного поумнее, – тихо сказала Джек. – Тяга к этому у нее точно была. В конце концов, вероятно, и хитрости набралась бы. Но не успела – люди узнали, чем она занимается, зажгли факелы и двинулись на замок, и доктор Блик понимал, что прощения ей не будет. Он накачал ее наркотиком. Открыл дверь и хотел ее вытолкнуть. Не могла же я бросить ее одну. Сестра все-таки. Я просто не знала, что будет так тяжело.
– Что ты такое говоришь, моя хорошая? – спросила Элеанор.
Нэнси вспомнила, как улыбалась Джилл, рассказывая о своем Господине, на что она готова была пойти, лишь бы ему угодить, и ничего не сказала.
– Это моя сестра. – Джек смотрела не на Элеанор, а на Кейда – должно быть, рассказывать все это сверстнику было как-то легче. – Это она убила их всех. Она хочет собрать ключ. Мы должны ее остановить. – Она спрыгнула с разделочного стола, только немного поморщившись, когда толчок отдался в больную руку. – Серафина еще жива.
– Так вот почему Лориэль указала не на тебя, а рядом с тобой, – сказал Кристофер.
Джек кивнула.
– Я ее не убивала, она это знала. Это Джилл.
– Я видела ее во дворе, – сказала Нэнси. – Она шла спокойно, не торопилась. Куда она могла пойти?
– Она ударила меня ножом в подвале, а теперь полезет на чердак, – сказала Джек. Она поморщилась. – Слуховые окна… лучше всего во время бури. Я пыталась остановить ее. Пыталась.
– Ничего, – сказал Кейд. – Мы с этим разберемся.
– Без меня не разберетесь, – сказала Джек. – Это моя сестра.
– А ты сможешь быстро идти?
Джек улыбнулась плотно сжатыми губами.
– Удержи меня, попробуй.
Кейд вопросительно взглянул на Элеанор. Она закрыла глаза.
– Джек может идти быстро, а я нет, – сказала она. – Не ходи, если не уверен, что вернешься ко мне.
Они вышли.
Вчетвером они бежали через весь дом, подгоняемые гневом. Джек на удивление хорошо держалась на ногах, учитывая, сколько крови она потеряла. Нэнси была замыкающей. Неподвижность и скорость – вещи несовместимые. Но она старалась как могла, и все они подбежали к чердачной двери почти одновременно. Кейд рывком распахнул дверь.
Джилл стояла посреди книжного моря с ножом в руке. Стол, с которого она сбросила все книги, теперь был занят Серафиной – самой красивой девушкой на свете – и стеклянными банками с чудовищным содержимым. Когда дверь открылась, Джилл подняла голову и вздохнула.
– Уходите отсюда, – сказала она раздраженно. – Это работа тонкая, мне сейчас не до вас.
