Мы так долго не собирались вместе всей семьей, как странно, что теперь все они оказались у моей постели. Было время, когда мы все вместе каждый год отмечали Рождество, но все осталось в прошлом. Теперь я – центр притяжения для родных, но при этом я по-прежнему невидима. Теперь никто уже не держит меня за руку. Никто не плачет. Никто не ведет себя как полагается, будто меня и вовсе здесь нет.
– Пора передохнуть, – говорит Клэр, заботливая доченька, – может, пойдем куда-нибудь поедим?
Все молчат. Потом папин голос снимает с нас заклятье:
– Держись, больше от тебя сейчас ничего не требуется.
Почему все так настойчиво советуют мне держаться? И если держаться, то за что? Мне нужно не держаться, а очнуться.
Пол целует меня в лоб. Я не думаю, что ему захочется пойти с ними, но вдруг слышу, что он подходит к двери и переступает порог. Не знаю почему, но меня удивляет тот факт, что меня опять все бросили. Ведь так было всегда. Клэр каждый раз отнимает у меня все, что я люблю.
Я слышу, как по невидимому окну моей воображаемой комнаты барабанят тяжелые капли проливного дождя. Колыбельная водной стихии помогает отвлечь разум от гнева, но ее явно недостаточно, чтобы его заглушить.
Я больше не позволю ей никого у меня отнять.
В мозгу вирусом разливается тихая ярость. В голове, громко и отчетливо, звучит голос, очень похожий на мой собственный, отдавая мне приказ:
Ты обязана встать с этой постели, ты обязана прийти в себя.
Что я и делаю.
По-прежнему жужжат аппараты, которые дышат за меня, кормят меня и пичкают лекарствами, чтобы я не чувствовала того, что мне чувствовать не положено, но никаких проводов больше нет, и трубочка из горла тоже не торчит. Я открываю глаза и сажусь. Нужно кого-нибудь позвать. Встаю с кровати, подбегаю к двери, открываю ее, но спотыкаюсь и с грохотом падаю на пол. И тут замечаю, что мне очень холодно, что на меня льет дождь. Мне страшно открыть глаза, но когда это все же удается, я вижу перед собой девочку в розовом халате, которая лежит посреди дороги, рядом со мной. Тело не слушается и не желает сдвинуться с места, вокруг все застыло, будто на живописном холсте.
Я вижу разбитую машину и искореженное дерево, толстые корни которого на моих глазах оживают и, извиваясь, ползут в нашу сторону. Они опутывают наши руки и ноги, прижимают нас друг к другу, пригвождают к асфальту в том месте, где я упала, скрывая нас под собой и отгораживая от мира. Я чувствую, что девочке страшно, прошу ее набраться смелости и предлагаю что-нибудь спеть. Она не хочет. По крайней мере пока. Дождь набирает силу; полотно, узницей которого я оказалась, покрывается дымкой и расплывается. Ливень будто старается нас смыть, заставить исчезнуть, будто нас никогда не было на свете. Вода низвергается с такой силой, что даже отскакивает от асфальта, заливая нос и рот. Я чувствую, что начинаю тонуть в этой грязной акварели, но тут дождь заканчивается так же внезапно, как и начался.
«Звезды могут сиять лишь в темноте», – шепчет девочка.
Тело по-прежнему обездвижено корнями дерева, но я все равно поворачиваю голову и устремляю взор в ночное небо. У меня на глазах они становятся больше, ярче и реальнее, чем когда-либо. Девочка принимается петь.
Светит звездочка в ночи,
Расскажи мне, не молчи.
Если здесь ты, под дождем,
Кто остался за рулем?
Корни отпускают меня, по руке ползет армия мурашек, я смотрю туда, куда теперь показывает девочка. Внутри машины явно маячит какая-то тень. Дверь с водительской стороны открывается, из-за нее появляется черная фигура, которая тут же удаляется. Кругом тишина. Мир застыл в неподвижности.
Щелчок замка возвращает мое сознание в тело, лежащее на кровати в больничной палате. Все, что я видела и чувствовала, в одночасье исчезает. Кошмар позади, но мне все еще страшно. Я уверена: в машине в ту ночь был кто-то еще. И еще кто-то сейчас находится в этой комнате. И так не должно быть.
– Ты меня слышишь? – спрашивает какой-то мужчина.
Голос мне не знаком.
Когда он подходит к кровати, по телу катится озноб ужаса.
– Я спрашиваю – ты меня слышишь? – повторяет он.
А когда оказывается совсем рядом, задает тот же вопрос в третий раз.
Потом вздыхает и отступает на шаг назад. Потом что-то открывает, и до меня доносится звук включаемого телефона. Моего собственного. Пальцы вводят пин-код, который я никогда не меняю. Кем бы ни был этот незнакомец, он слушает голосовую почту. Всего там три сообщения, совсем тихие, но все же различимые. Первый голос принадлежит Клэр. По ее словам, она звонит только чтобы узнать, все ли у меня в порядке, но говорит таким тоном, будто уже знает, что нет. За ним следует гневное послание от Пола: он желает знать, где я. Потом незнакомец в палате воспроизводит третье сообщение, и из телефона льется его собственный голос.
«Прости, что так вышло, все только потому, что я тебя люблю».
Ощущение такое, будто все тело превращается в ледышку. До моего слуха доносится короткий звуковой сигнал.
«Сообщение удалено. У вас нет новых сообщений».
Этого мужчину я не знаю. Зато он знает меня. Я до такой степени напугана, что даже если была бы в состоянии кричать, все равно бы, думаю, не смогла.
– Надеюсь, Эмбер, ты не думаешь, что ты вся такая несчастная, – произносит он.
Потом прикасается к моему лицу, и мне хочется вжаться в подушку, чтобы в ней раствориться. После чего несколько раз слегка стучит по моему лбу пальцем.
– Если ты вдруг не очень поняла, о чем здесь говорили, знай – это не был несчастный случай. – Палец скользит по моему лицу и замирает на губах. – Ты это сделала сама.
Недавно
Вторник, 21 декабря 2016 года, утро
Пальцы выключают будильник. Он мне не понадобится. Я практически не сомкнула глаз, и пытаться опять уснуть нет никакого смысла. Видимо, у меня бессонница из-за беспокойства о муже, но все это время я, уставившись в потолок, думаю совсем о другом. Перед мысленным взором стоит мертвая малиновка и ее крохотное безжизненное тельце. Всю ночь мне представлялось, что она хлопает крылышками в мусорном баке, будто все еще жива. Меня пугает мысль, что птичка просто потеряла сознание, а я выбросила ее, когда она всего лишь лежала без чувств.
Я долго смотрю на пустую половину кровати. От него по-прежнему нет никаких вестей. На полу валяется пустая бутылка из-под красного вина: я надеялась напиться и уснуть, но ничего не вышло. Я так часто выписывала себе это лекарство, что у меня выработалась к нему резистентность. Я размышляю, не заявить ли в полицию о пропаже Пола, но опять чувствую себя полной дурой. Не знаю, как рассказать о своих страхах, чтобы не показаться сумасшедшей. Теперь я уже большая девочка и знаю, что мужья не всегда возвращаются вечером домой. Мозг переключается с Пола на Клэр. Когда она наконец перезвонила, то была в страшном раздражении – мол, как я могла подозревать, будто ей известно, где мой муж. Сказала, что ужинала с подругой, а я испортила ей вечер. И повесила трубку. Она прекрасно знает, чего я боюсь. Я люблю их обоих, но при этом чувствую: все, что мне до сегодняшнего дня удавалось оберегать, теперь пошло прахом. Стоит один раз дернуть за ниточку – и они полетят в бездонную дыру. Возможно, уже слишком поздно.
