По краям воспоминание немного размыто, но это не мешает ему быть реальным, поэтому я замедляю его и удерживаю в голове. В самом уголке вижу Пола, надевающего мне на палец кольцо. Он улыбается, мы счастливы. Да, тогда мы действительно были счастливы, сейчас я вспоминаю, что мы были очень, очень счастливы. Если мы только могли стать такими, как тогда. Но теперь уже слишком поздно.
Церемония была скромной, у меня никогда не было много друзей. Дело в том, что многие люди мне просто не нравятся. Любой, с кем ты знакомишься, таит в себе какой-то изъян. Когда я узнаю человека достаточно для того, чтобы увидеть все его дефекты и пороки, мне больше не хочется проводить с ним время. Я избегаю испорченных людей не оттого, что считаю себя лучше их, а потому что не люблю смотреть на собственное отражение. К тому же я причиняю страдания всем, с кем схожусь близко, так что я больше не пытаюсь найти себе новых друзей. Мне давно пришлось убедиться: лучше довольствоваться тем, что у тебя есть.
Музыка заканчивается, я возвращаюсь назад. Теперь снова слышен ритмичный гул, исходящий от аппарата искусственной вентиляции легких, к его звуку примешивается какой-то прерывистый писк. К нам пришла медсестра. Это я определяю по шуршанию ее фартука, пока она дефилирует мимо кровати. В палате стоит тишина. Теперь я окрашиваю свою жизнь не красками, а звуками, мои натруженные уши с трудом удерживают кисть. Пиканье останавливается. Когда медсестра уходит, Пол и Клэр возобновляют прерванный разговор, и я, помимо своей воли, начинаю гадать, что я пропустила.
– Перестань себя казнить, Пол. Это был несчастный случай.
– Я не должен был ее отпускать.
– Держись, тебе нельзя распускаться. Она в тебе так нуждается, а ты превратился в развалину. Вымойся, отдохни и соберись с мыслями.
– Полицейские по-прежнему думают, что это я сидел за рулем, что я из тех, кто напивается и бьет своих жен, а потом ничего не помнит. Но я ведь не такой.
– Я знаю.
– Они меня ненавидят. Вот увидишь, они еще вернутся, ни за что от меня не отвяжутся. Я не хочу оставлять ее одну. Ты, если хочешь, можешь идти.
Когда мне больше всего хочется, чтобы Пол и Клэр говорили, они умолкают. Я уверена, что машину вел кто-то еще. Но не Пол. Я чувствую облегчение от того, что Клэр тоже ему верит.
– Если ты не против, я еще немного здесь побуду, – говорит она.
– Делай как знаешь.
Какое-то время они сидят молча. Пол включает еще одно воспоминание – песню, в которую мы с ним влюбились, когда в последний раз ездили в отпуск. Потом еще несколько композиций, вызывающих новые ассоциации, после чего музыка смолкает и в палате воцаряется тишина, которая кажется мне гораздо громче любых звуков.
– Не хочешь поговорить о ребенке? – спрашивает Клэр.
О каком еще ребенке?
– Нет, – отвечает Пол.
– Ты знал?
Что он должен был знать?
– Я же сказал, не хочу об этом говорить.
А вот я хочу!
Но Пол с Клэр молчат. Аппарат искусственной вентиляции пыхтит, разнося по палате флюиды разочарования.
– Ну ладно, – говорит Клэр, – уже поздно, я, пожалуй, пойду. Если хочешь, могу тебя подвезти. Или привезти тебе сюда чистую одежду и туалетные принадлежности? Только для этого мне понадобятся ключи.
Не давай ей ключей.
– Я съезжу домой, но через пару часов вернусь обратно.
– Тебе надо отдохнуть.
– Мне надо быть рядом с Эмбер.
– Как хочешь.
Клэр целует меня в щеку, ноздри щекочет запах ее мятного шампуня. Интересно, как теперь выглядят мои волосы, которые я уже давным-давно не мыла? Пол тоже меня целует и вытаскивает из ушей миниатюрные наушники. Мне не хочется, чтобы он уходил, но вот за ним закрывается дверь, я остаюсь наедине с тишиной и медицинской аппаратурой, на меня наваливается хандра. Вдруг створка опять открывается, я решаю, что Пол передумал и вернулся, однако это не он.
– Привет, Эмбер, – произносит мужской голос.
Я слышу, как щелкает замок, и знаю, что это он – тот самый мужчина, который уже приходил сюда и удалил из моей голосовой почты сообщения.
– Я только что столкнулся с твоим мужем. Довольно неряшливый тип, и что ты в нем нашла? Коллеги говорили, мы тебя чуть не потеряли. Но поскольку ты все же нашла дорогу назад, ничего страшного не произошло.
Коллеги.
Он что, здесь работает?
– Тебе известно, что наши препараты для искусственной комы используют в Америке для смертной казни? Так что я страшно удивлен, что ты все еще тут лежишь – такая доза определенно должна была тебя убить. Неправильно рассчитал, как видишь.
Такого просто не может быть, все это происходит не со мной. Очнись. ОЧНИСЬ!
– Все мы совершаем ошибки, важно лишь уметь извлекать из них уроки. С этого момента я буду присматривать за тобой лучше.
Это не сон.
– Пожалуйста. Я знаю – будь у тебя такая возможность, ты бы меня поблагодарила.
Я знаю этого человека.
Он гладит меня по лицу.
Теперь я его вспомнила.
Он склоняется ко мне, целует и проводит языком по щеке, будто пробуя кожу на вкус. У меня внутри все сжимается. Он отводит в сторону дыхательную трубку, целует меня в губы, засовывает в рот язык, от прикосновения к моим зубам его собственные издают тихий скрежещущий звук. Его руки скользят по моему телу и сжимают под больничной сорочкой грудь. Потом он отстраняется от меня и кладет в той же позе, в какой я лежала, когда он пришел.
– Да, ты права, не будем торопиться, – говорит он и выходит из палаты.
Недавно
Четверг, 22 декабря 2016 года, вечер
Я иду туда не потому, что Пол вечером опять не вернулся домой. И не потому, что из его шкафа пропал пакет с черным кружевным бельем – этому вполне можно найти логичное объяснение. Я иду туда, потому что так хочу и потому что в этом нет ничего такого. Очень многие поддерживают со своими бывшими дружеские отношения, это совсем ничего не значит, и я не делаю ничего плохого. Я прокручиваю эти слова в голове до тех пор, пока сама не начинаю в них верить. Каждый шаг словно ведет меня куда-то не туда, но я все равно продолжаю двигаться по избранному пути.
На Саут-Бэнк царит оживление, лица светятся чужеродными улыбками. В лунном свете вальсирует Темза, змеясь вдоль берегов, вдали величественно возвышаются небоскребы. Мне нравится смотреть на этот город ночью, в темноте не видны ни его грязь, ни скорбь.
Войдя в бар, я сразу же замечаю его, каким-то странным образом после всех этих лет его фигура кажется привычной. Он сидит ко мне спиной, но я вижу, что его рука уже сжимает стакан. Еще не поздно. Я все еще могу просто развернуться и уйти, забыв обо всем, что так и не произошло.
