Сейчас
31 декабря 2016 года
Меня будит знакомый звук, я такой уже слышала. Кровать медленно начинает опрокидываться назад, ноги смотрят в потолок, к голове приливает кровь. Кровать приподнимают еще выше, я боюсь, что упаду и меня никто не поймает, но тут кожа ощущает тепло воды и прикосновение нежных пальцев.
Сегодня мне приводят в порядок волосы, причем для этого даже не пришлось записываться к парикмахеру! Я чувствую запах шампуня, представляю, как он пенится, потом напрягаю все свое воображение и на несколько секунд убеждаю себя, что жизнь вернулась в нормальное русло, что это салон красоты, а надо мной хлопочет мастер-стилист. Потом изо всех сил стараюсь получить от этого удовольствие, расслабиться и вспомнить, как это бывает.
Сейчас, потеряв время, я много о нем думаю. Часы будто слипаются вместе, и отделить их друг от друга очень трудно. Обычно говорят, что время идет, но здесь, в этой палате, оно движется по-другому. Оно тянется, ползет, растекается по стенкам твоего разума навозными пятнами воспоминаний, в итоге ты не в состоянии увидеть ничего ни перед собой, ни позади. Оно изводит каждого, кого жизнь выбрасывает на его берега, и мне теперь надо плыть дальше, чтобы настигнуть себя саму ниже по течению.
– Так-то лучше, засохшую кровь мы смыли, – произносит чей-то добрый голос и обматывает мне голову полотенцем.
Я представляю, как на белой раковине расплываются пятна крови, как бледнеющие красные круги стекают вниз, унося с собой часть моего тела.
– Давайте я, у вас и без того дел полно, – говорит Клэр, – мне нетрудно.
Она так тихо сидела в сторонке, что я даже не догадывалась о ее присутствии. Я могу безошибочно определить, что медсестрам она нравится. Людям вообще обычно нравится та версия Клэр, которую она им показывает. Кровать возвращают в исходное положение, и мы с сестрой вновь остаемся одни. Клэр сушит мои волосы и заплетает их в косички – мы делали так, когда были маленькие. Она не произносит ни слова.
– Ты сегодня рано, – говорит Пол, входя в палату, едва она заканчивает.
– Не могу спать нормально, – отвечает Клэр.
Со стороны может показаться, что я все время сплю, однако это не так. Но даже когда я правда сплю, кто-то все равно без конца заходит в палату, переворачивает меня, моет, пичкает лекарствами. Эдварда какое-то время не было, память, по крайней мере, не сохранила воспоминаний о том, что он приходил. Я говорю себе, что он, вероятно, оставил меня в покое и вскоре мне удастся очнуться.
– Вчера произошла странная вещь, – говорит Пол.
– Какая? – спрашивает Клэр.
Когда у них действовало правило «он пришел – она ушла», было намного лучше. Теперь они проводят вместе слишком много времени, и ничего хорошего из этого получиться не может.
– Я зарядил телефон Эмбер, но в списке контактов не нашел никого с именем Джо.
– Действительно странно.
– Тогда я позвонил ее начальнику, полагая, что он может дать мне номер этой девушки. Сначала он выразил готовность помочь, но потом как-то разволновался и сказал, что не может дать мне номер, потому что не знает никого по имени Джо.
– Ничего не понимаю, – говорит Клэр.
Еще как понимаешь.
– Среди сотрудников «Кофейного утра» нет никого по имени Джо. Тогда я предположил, что это прозвище или что-то в этом роде, и сказал, что Эмбер совершенно точно с ней работала и дружила. Тогда он смутился и попытался вежливо дать мне понять, что у Эмбер на работе не было друзей.
Пожалуйста, хватит.
– Удивительно.
– Теперь мне понятно, почему она оттуда ушла, тот мужик, кажется, та еще скотина.
Пожалуйста, замолчи.
– Она ушла с работы? – спрашивает Клэр.
Больше ни слова.
– Прости, я совершенно забыл, что она просила ничего тебе не говорить.
– Но почему?
– Просто там ей стало плохо.
– Я не о том, почему она просила не говорить ничего мне?
– Этого я не знаю.
Недавно
Пятница, 23 декабря 2016 года, вечер
Когда машина останавливается у моего дома, я не могу смотреть таксисту в глаза. Я видела, что всю дорогу он поглядывал на меня в зеркало заднего обзора, но не могу сказать, что было написано на его лице – отвращение или озабоченность. Может, и то и другое. Я протягиваю ему деньги, бормочу слова благодарности, выхожу из машины, не дожидаясь сдачи, и захлопываю дверцу. Когда такси уезжает, первым делом в глаза бросается автомобиль Пола. Он не говорил, что вечером собирается возвращаться. В последнее время с ним вообще трудно связаться.
Я лезу в сумочку за мятной жвачкой и обрызгиваю себя духами. Потом достаю небольшое зеркальце и в свете уличного фонаря рассматриваю свое лицо. Мне приходится впервые смотреть себе в глаза, после того как я очнулась в чужой постели. Макияж по большей части стерся, но на щеках до сих пор виднеются подтеки туши. Неудивительно, что таксист на меня так поглядывал. Я слюнявлю пальцы, тру кожу под глазами и опять смотрю на свое отражение. Внешне все такая же, как раньше, хотя на самом деле это уже не я.
Я захожу на наш участок, пересекая невидимый рубеж, и закрываю за собой калитку, тем самым закрепляя свое решение двигаться вперед. Стоит такой холод, что промерзшая деревянная дверца упирается, не хочет закрываться и протестующее обжигает пальцы. Я заставляю себя направиться к дому, оставляя на улице правду, которой не могу ни с кем поделиться. Ковыляя по гравиевой дорожке, поглядываю на фасад дома. Он выглядит запущенным, нелюбимым, тоскующим по вниманию. Белая краска кое-где облупилась, будто обгоревшая на солнце кожа. В саду все мертво или вот-вот умрет. Толстый стебель глицинии тянется вверх и паутиной коричневых вен расползается по стене, будто не собираясь больше никогда цвести. Я пытаюсь убедить себя, что, возможно, не сделала ничего плохого, но чувство вины из-за того, что я не могу или не хочу вспомнить, наваливается на меня, замедляет мои шаги. История с Мадлен закончена, но теперь, боюсь, мне предстоит кое-что похуже.
Я ищу в сумочке ключи, но не нахожу и звоню в дверь. Некоторое время жду, но холод вскоре подстегивает мое нетерпение, заставляя еще раз нажать на кнопку. Щелкает замок, Пол мне открывает, но ничего не говорит, и мы просто стоим с таким видом, будто я жду от него приглашения войти в собственный дом. Замерзнув, переступаю порог и протискиваюсь мимо него в прихожую.
– Ты сегодня поздно, – говорит он, запирая за мной дверь.
– Да, рождественский корпоратив. Как твоя мама? – спрашиваю я.
– Мама? Она в порядке. Послушай, нам с тобой надо поговорить.
Он знает.
– Хорошо. Говори.
