Чуть позже она поднялась наверх. Она постучала в дверь, но я ничего не ответила. Я знала, что после того случая мама ни за что не войдет без моего разрешения. Она, казалось, простояла там целую вечность, а потом прошептала, будто призрак:
– Спокойной ночи.
Потом она ушла.
Я ответила слишком поздно, не думаю, что она слышала. Это был стишок, которому мама меня научила:
Спокойной ночи, сладких снов,
Не пускай в кровать клопов.
А если клопик заползет,
Раздави его без жалости
[10].
Я свернулась калачиком, подложила под голову подушку, задержала дыхание, насколько смогла, но потом все же выдохнула ртом воздух и не умерла.
Сейчас
31 декабря 2016 года
– Как ты?
Я открываю глаза и вижу Джо, которая сидит в ногах моей больничной койки. Мне ужасно приятно ее видеть, даже если она пришла не одна.
– Знаешь, если тебе не хотелось выходить после Рождества на работу, так бы сразу и сказала, для этого совсем не нужно было врезаться в дерево и впадать в кому.
Джо улыбается и берет меня за руку. Она выглядит совсем молодой. Как бы мне хотелось, чтобы время пощадило меня так же, как ее. Я могу видеть палату, светлую и яркую, она намного уютнее, чем я представляла. Широко распахнутое окно обрамляет безоблачное голубое небо, где-то на заднем плане поют птицы.
– Ты уже вспомнила, что произошло? – спрашивает она.
Я качаю головой.
– Но ты ведь знаешь, что Пол ни при чем, правда? Он бы никогда не причинил тебе вреда. Во всяком случае, таким способом.
Я киваю, теперь доподлинно зная, что она права. Пока я здесь лежала, правда немного перекрутилась и смешалась, но теперь кончики этого клубка начинают потихоньку распутываться.
– Авария со мной произошла не случайно, да? – спрашиваю я.
Странно вновь слышать звук собственного голоса, произносящего вслух слова.
– Да.
Я опять киваю. Все элементы головоломки теперь отчетливо видны, хотя складываться в общую картину пока не желают.
– Зачем ты это сделала? – спрашивает Джо.
Теперь она говорит не об аварии.
Как же хорошо ее видеть, она единственный человек, с которым я могу быть до конца откровенной, ни в чем не лгать и ничего не таить. Меня охватывает желание просеять правду сквозь решето воспоминаний.
– Ты знаешь зачем, – отвечаю я.
– Я не знаю, зачем ты уволилась, необходимости в этом не было.
– На эту работу я устроилась, только чтобы добраться до Мадлен, и тебе это прекрасно известно.
– Еще мне известно, что тебе полезно было иметь работу, какое-то собственное занятие.
– Это была отстойная работа.
– Вести передачу, занимающую первые строчки рейтингов, наслаждаться вниманием миллионов слушателей – это не отстой.
– Но я ведь на самом деле не была ведущей, правда же? – говорю я. – Мы с тобой это выдумали, чтобы было веселее.
– Правда, что ли? – хмурится Джо.
– Да. Я была всего лишь личной помощницей Мадлен.
– Личной помощницей?
– Да-да, Джо, и ты это прекрасно знаешь.
– Может и знаю. Видимо, забыла. У меня в голове порой бывает такая каша.
– Да нет, это не у тебя, а у меня в голове каша, – возражаю я, и она отпускает мою руку.
В этот момент вдруг резко темнеет, за окном начинается дождь. На смену щебету птиц приходит неистовый вой ветра, озлобленно разметавшего по палате шторы и простыни. Цвета в комнате блекнут, как будто я смотрю раскрашенную версию черно-белого фильма, и я понимаю: что-то не так. Окружение утрачивает черты реальности, напоминая, что я потерялась. Я сажусь на кровати и тяну к Джо руку.
– Прошу тебя, найди меня, я хочу, чтобы меня нашли.
Но в этот момент к Джо подходит девочка в розовом халате, берет ее за руку, не давая мне к ней дотянуться, и тащит к двери. Палата разваливается на части, и ее отдельные фрагменты с острыми углами проваливаются во мрак. Мне надо держаться. Я так хочу сплести воедино частички моей жизни, но не понимаю, как.
– Тебе пора? – звучит мой вопрос.
– Думаю, да, – отвечает Джо. Они вместе выходят из комнаты и закрывают за собой дверь.
Недавно
Канун Рождества 2016 года, утро
Терять любимого человека всегда больно, но если он умирает под Рождество, это ужасно. Наши родители погибли как раз на Рождество, и после этого оно уже никогда не было таким, как раньше. Нас всегда будет объединять эта трагедия, как бы далеко мы ни разошлись. Провести вместе Рождественский сочельник предложила не я, а Клэр, но я не смогла ей отказать, потому что для нас это стало чем-то вроде болезненной традиции. Она сказала, что мы будем думать о том, что у нас есть, а не о том, что мы потеряли. Я пытаюсь. Я знаю, что она видит во мне их черты. Порой у меня складывается впечатление, что Клэр, только лишь глядя на меня, пытается извлечь из моей ДНК последние частички наших родителей. У меня такие же глаза, как у мамы. Иногда, глядя на себя в зеркало, я тоже ее вижу – она всегда недовольна дочерью, которая стоит по эту сторону зеркала.
Свой выбор я остановила на Кингстон Хай-стрит – на ней всегда людно. Близнецы, эта ужасная парочка, прекрасно отвлекут меня от мыслей о предстоящем дне. Клэр прикатила их в двойной коляске, самой большой из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть. Каждый из них сжимает в кулачках свою собственную игрушку – им никогда не приходится делиться. Мальчик и девочка, теперь у нее есть своя маленькая семья, этого ей должно быть достаточно. Близнецов Клэр любит больше, чем меня, больше, чем любила кого-либо в семье, и так и должно быть. Сегодня, когда придет время, она все узнает. А может, не все, а лишь то, что ей положено знать.
– Глупышка, оно же им мало, – говорит Клэр.
– Знаю, зато как красиво.
С этими словами я вешаю обратно платьице для девочки до полугода. Утром, пока Пол спал, я сделала тест на беременность, который дал положительный результат. Думаю, я и без него все знала. Даже не представляю, как мне удалось забеременеть после такого множества бесплодных попыток. Вероятно, это знак судьбы, иначе и быть не может. Пришло время идти дальше и наладить жизнь с Полом. С ним и больше ни с кем. Создать собственную семью, которую у нас никто не сможет отнять. Перед тем как говорить кому-то еще, я хочу сообщить эту новость ему. Проигрываю сцену в голове, как же он будет счастлив. Я скажу сегодня вечером.
