3. Там не будет Буси.
Здесь ее тоже нет, но поскольку меня окружают ее вещи, мне легко представить, что она все еще с нами.
Папа долго собирал всю нашу жизнь в коробки. Маленькие кусочки нашей семейной истории громоздятся по всему дому лабиринтом старых, забытых вещей, которые нам не нужно будет аккуратно заворачивать и упаковывать, будто бесценные реликвии. У нас на чердаке все еще лежат коробки с прошлого переезда, разбирая их, папа и нашел елку. Он попросил маму помочь ему со сборами, но она в последнее время не очень хорошо себя чувствует, поэтому ему приходится все делать самому. Мама теперь даже не одевается и бродит по дому в пижаме. Врач выписал ей снотворное, что довольно странно, если учесть, что она и так целые дни лежит в кровати.
Папа говорит, что я уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно упаковать свои вещи. Он взял две коробки, дал мне моток коричневого скотча и велел заполнить их до ужина. В одном из кухонных ящичков обнаружилось десять фунтов, и он сказал, что мы с ним можем заказать рыбы с картошкой. Только мы вдвоем. Хорошо, что он нашел какие-то деньги, а то они, похоже, у нас почти закончились. Вчера в дверь кто-то постучал, а когда папа открыл, ему сказали, что мы не оплатили счет за воду. Я проверила краны на кухне и в ванной и убедилась, что они по-прежнему работают. Папа сказал, что если придет кто-то еще, мы сделаем вид, что нас нет дома, присядем и спрячемся под окнами, чтобы нас не было видно, если кому-нибудь придет в голову в них заглянуть.
Я пошла в свою комнату и попыталась упаковать вещи, но это оказалось гораздо труднее, чем я думала. Я собрала в одну из них свои книжки, но они ложились как-то не так, в итоге мне пришлось вынуть их и поставить обратно на полку. Вероятно, им не хочется отсюда уезжать, это их дом и им надо разрешить оставаться здесь сколько захочется. Вместо них я сложила в коробку одежду. Много ее мне в любом случае не требуется, я вот уже два дня хожу в одном и том же, и ничего. Кроме того, я перестала принимать душ, чтобы экономить воду, за которую мы не заплатили, но этого, по-видимому, даже никто не заметил. Я запечатала коробку скотчем, оставив моток болтаться на ней, потому что держать в комнате ножницы мне не разрешают.
Рыба с картошкой была самой вкусной на свете! Я ела ее с солью, уксусом и кетчупом, страшно объелась, но все прикончила. Папе, кажется, тоже понравилось. Нам вдвоем было так здорово, но потом он выпил красного вина из коробки и тут же помрачнел. Я спросила его, почему вино не в бутылке, как обычно, а в картонной упаковке, на что он ответил, что я задаю слишком много вопросов, и велел замолчать. Похоже, папе не стоит много пить, от спиртного он становится не самым приятным человеком. Он делает вид, что он хороший, со всеми этими елками и вкусной едой, но на самом деле он меня не любит. После ужина, пока он смотрел большой телевизор, я его разглядывала. В бороде у него застряли крошки, на губах у него кусочки сухой кожи, которые от вина стали лиловыми. Мне не кажется, что я на него похожа, иногда я даже сомневаюсь, что он мой папа. Когда он много пьет, я его ненавижу. НЕНАВИЖУ.
Выйдя на кухню, чтобы налить себе воды, я увидела ножницы. Я знаю, что мне нельзя их трогать, но ведь мне уже одиннадцать. Я решила обрезать моток скотча, которым были заклеены коробки. Но когда я поднялась наверх, произошло что-то странное. Мои ноги сами собой свернули и понесли меня в ванную. Я включила свет и в испуге увидела, что там стоит Джо. Она попросила меня закрыть дверь. Потом я встала и подошла к зеркалу, чтобы все видеть.
Когда все закончилось, пол в ванной был усеян моими волосами. Это Джо придумала, что мне нужно сделать стрижку боб. Если я искоса смотрела на себя в зеркало, я могла представить, что там стоит Тэйлор, и это меня очень радовало. Я улыбалась, и она улыбалась мне в ответ. Я спросила Джо, что она думает, и она сказала, что я поступила очень умно, потому что теперь, если, конечно, в Уэльсе есть зеркала, я смогу взять Тэйлор с собой.
Сейчас
31 декабря 2016 года
Меня будит звук хлопнувшей вдали пробки от шампанского. Кто-то где-то что-то празднует. В голове вспыхивает отголосок забытого воспоминания – шампанское на Рождество, звон бокалов, крик близнецов на втором этаже. Я пытаюсь восстановить в памяти что-то еще, но в файле больше ничего нет. Не думаю, что я была пьяна, но наверняка я вспомнить не могу, и эта неуверенность подпитывает стыд, давно растущий во мне. Наши родители иногда выпивали, и алкоголь менял их сущность. Мне никогда не хотелось быть похожими на них, но история умеет повторяться, хотим мы того или нет. Где-то в коридоре раздается смех. Интересно, над чем можно смеяться в подобном месте?
Пол берет меня за руку. Он здесь, все еще от меня не отрекся.
– С Новым годом, – говорит он и нежно целует в лоб.
Новый год.
Значит, я здесь уже неделю. Время здесь напоминает меха аккордеона: то спрессовывается, то растягивается, и тогда возникает ощущение, что в этом скукоженном состоянии я буду пребывать вечно, болтаясь в складках полотна жизни – то ли матерчатых, то ли картонных, немного озадаченная и совершенно растерянная.
Я думаю о том, как мне приходилось отмечать этот праздник в прошлом. Не могу вспомнить ни одного по-настоящему хорошего празднования, но, полагаю, они все же были получше этого.
– Если ты меня слышишь, просто шевельни пальцем, – говорит Пол, – ну пожалуйста.
Я представляю, как он пристально смотрит на мою руку в отчаянной попытке увидеть хоть малейшее движение. Как бы мне хотелось сделать для него хотя бы такую мелочь.
– Ну ничего, я знаю, что ты пошевелилась, если бы могла. Мне разрешили остаться до полуночи, при условии, что кроме меня здесь больше никого не будет, но сейчас уже двенадцать ноль три, так что…
Я слышу, как он застегивает молнию куртки, и впадаю в панику.
Пожалуйста, не уходи!
– Не волнуйся, я все равно буду за тобой присматривать. Между нами говоря, я поставил у тебя в палате небольшую камеру видеонаблюдения, которую сначала собирался установить на задах нашего дома. Вот здесь, где ее никто не увидит. Она приводится в действие датчиком движения, поэтому если ты ночью вдруг очнешься и пустишься в пляс, я увижу это на мониторе ноутбука. Эмбер, я знаю, что ты там, внутри себя, еще существуешь. Они мне не верят, но я знаю наверняка. Ты, главное, держись; я найду способ вытащить тебя наружу.
Пол опять меня целует, выключает свет и тихо закрывает за собой дверь, как отец, уложивший спать ребенка. Я остаюсь одна. Опять.
Значит, на дворе уже 2017 год. Звучит как какая-то научная фантастика. В детстве мы думали, что к этому времени у нас будут летающие автомобили, а в отпуск люди будут отправляться на Луну. С тех пор многое изменилось, хотя и не настолько, как нам хотелось бы, но мир все равно стал другим. Быстрее, громче, сиротливее. В отличие от окружающего мира мы совсем не изменились. История – это зеркало, и с течением времени мы превращаемся лишь в постаревшие версии самих себя, в детей, переодетых взрослыми.
