Я обнаружила, что пешие прогулки действуют на меня благотворно, а щенок их просто обожает, что днем, что ночью. Пара кварталов, немного холодного воздуха – и вот я уже опять могу уснуть. Больше ничего не помогает. Я иду вдоль дороги, в домах нет ни огонька, будто все люди исчезли и кроме меня в мире никого не осталось.
Вперед по улицам, уснувшим под черным покровом ночного неба, на котором, будто блестки, сияют звезды. Двадцать лет назад я смотрела на те же самые звезды, я сама с тех пор непоправимо изменилась. Луны нет, поэтому, когда я поворачиваю на подъездную дорожку к жилищу Клэр, меня со всех сторон окутывает мрак. Я пристально смотрю на возвышающийся передо мной дом, будто впервые вижу его по-настоящему. Он должен был принадлежать мне, ведь я здесь родилась. Я привязываю Дигби к фонарному столбу, вытаскиваю ключи и переступаю порог.
Первым делом проверяю Клэр и Дэвида. Они безмятежно спят, отвернувшись друг от друга. Ни один из них даже не шевельнется.
Колесики автобуса все крутятся и крутятся.
То, что они вот так лежат, наверняка что-то означает, но что именно, я уже не помню, к тому же сейчас это уже неважно.
Проверяю у Дэвида пульс. Не прощупывается, он уже холодный. Захожу с другой стороны кровати, чтобы проверить Клэр. Ее сердце еще бьется, хотя и слабо. Скорее всего, из приготовленного мной блюда ему досталось больше. Пакетик из больницы, похоже, сработал. У меня, конечно же, были сомнения, но если ночной санитар смог с этим справиться, то и для меня, особенно если под рукой Интернет, это тоже посильная задача.
Захожу в детскую, потом возвращаюсь к Клэр.
Колесики автобуса все крутятся и крутятся.
Тишину в клочья разрывает детский плач. Я склоняюсь ниже над ее кроватью, в надежде, что она все слышит.
Весь день с утра до ночи.
– Две горошинки в стручке, – шепчу я ей на ухо.
Она открывает глаза, и я отшатываюсь от кровати. Ее взор обращен в ту сторону, откуда доносятся крики детей. Я понимаю, что она может двигать только глазами, и расслабляюсь. Увидев меня, они широко распахиваются, в них мелькает какой-то дикий отблеск. Ничего подобного в ее взгляде я раньше не видела. Страх. Я беру канистру с бензином и поднимаю ее, чтобы она оказалась в поле зрения Клэр. Она смотрит на нее, потом переводит взор обратно на меня. Я в последний раз вглядываюсь в лицо сестры, беру ее за руку, три раза сжимаю и отпускаю.
– Никогда не любила газ, – говорю я и выхожу из комнаты.
Потом
Вторник, 15 февраля 2017 года, 4 часа утра
Домой я возвращаюсь другой дорогой, делая небольшой крюк, Дигби тащит меня за собой. На улице холодно, и я прибавляю шагу, услышав вой пожарных сирен. Я думаю об Эдварде, вероятно, из-за этих гудков. Полиция его так и не нашла. В памяти всплывает тот день, когда детектив Хэндли пришел к нам домой и сообщил, что им удалось обнаружить. Он присел на диван с такой благородной предупредительностью, будто боялся потревожить в комнате воздух или сделать вмятину на подушке. Когда я предложила ему чаю, вежливо покачал головой, потом долго молчал, явно подбирая нужные слова и обдумывая порядок, в котором их следует произнести. Его бледное лицо побледнело еще сильнее, когда он принялся описывать следы крови и фрагменты обгорелой кожи, обнаруженные в квартире Эдварда в его домашнем солярии. На ту ночь, когда соседи слышали доносившиеся оттуда крики, алиби у Клэр не было – как и у меня. Но это не имело никакого значения, нас никто ни о чем не спрашивал. Детектив предположил несчастный случай, по его мнению, что-то там замкнуло и загорелось. Помню, я тогда кивнула. Что-то – а может быть, кто-то – действительно загорелось. Тела не нашли. Однозначных выводов сделать было нельзя. Чтобы прояснить ситуацию, порой ее полезно запутать.
Когда я повернула на углу и вышла на шоссе, мысли переключились на Мадлен. Я часто о ней вспоминаю с тех пор, как очнулась. Я иду мимо автозаправки, на которой два месяца назад покупала бензин. Записи камер видеонаблюдения уже удалены, а проверка без труда установит, что он был оплачен банковской картой Мадлен Фрост. Она всегда давала мне ее, чтобы я купила ей ланч или заплатила за химчистку, но я использовала ее и в других целях – в частности, оплатила запасную связку ключей, когда она попросила меня сделать дубликат для новой уборщицы. Как раз ради таких случаев я и устроилась на эту явно недостойную меня работу. А самое главное – я была прекрасно знакома с расписанием Мадлен, потому что как личный помощник сама его и составляла. Зная на две недели вперед, где она будет в любую минуту дня и ночи, я без проблем выбрала время, когда у нее не будет алиби.
Последнее компрометирующее письмо Мадлен получила перед рождественским корпоративом, и оно было подписано именем Клэр. Так что никаких сомнений в том, кто несет за это ответственность, быть не должно. После эпического провала в дневных новостях, которые удались гораздо лучше, чем планировалось, и превзошли все мои ожидания, с Мадлен было покончено. Лицо «Детей кризиса» наговорило в прямом телеэфире столько ужасов, что брошенную на произвол судьбы крестницу и украденное у нее наследство по сравнению с ними можно было считать сущим пустяком. Однако я с ней еще до конца не разобралась. Шантаж всегда казался мне чем-то уродливым, но в данном случае все выглядело иначе, даже можно сказать – красиво. Это было правосудие. Люди думают, что добро и зло – это противоположности, но они ошибаются. На самом деле это просто взаимные отражения в разбитом зеркале.
Мой рассказ для полиции был тщательно отрепетирован. Я написала рукой Мадлен письмо, где угрожала Клэр устроить ей то же самое, что когда-то случилось с ее родителями. Мне не раз приходилось писать за нее письма, опыт в этом отношении у меня был богатый, поэтому в подлинности почерка наверняка никто не усомнится. Клэр, конечно же, его не прочла, но когда придет время, я объясню, что она отдала мне его на ответственное хранение, на тот случай, если с ней случится непоправимое. Все считали, что Мадлен чокнется, если потеряет работу, так как кроме работы у нее больше ничего нет. А когда полиция найдет пустые канистры из-под бензина, надежно запертые у нее в гараже, решат, что были правы. На дубовом столе в ее гостиной будет лежать ручка, которой было написано письмо Клэр. Одним словом, полиция найдет все что нужно.
Я возвращаюсь домой, тихонько переступаю порог и снимаю пальто. 4:36. Моя вылазка отняла меньше времени, чем предполагалось, однако вновь уснуть уже не получится, не тот случай. Я чувствую себя грязной, зараженной неведомой болезнью, поэтому я поднимаюсь наверх принять душ. Закрываю дверь ванной и смотрю на себя в зеркало. Мне совсем не нравится то, что я вижу, так что я закрываю глаза. Я расстегиваю молнию на теле, в котором жила, и выбираюсь из него наружу. Я словно новорожденная матрешка – чуть меньше, чем раньше. Интересно, сколько еще моих версий и ипостасей спрятано внутри? Я включаю душ, но встаю под него слишком поспешно. Вода страшно холодная, но я не отступаю, просто стою и жду, пока струя постепенно нагревается, и когда она становится обжигающе горячей, я почти этого не ощущаю.
