У полковника Попцова потемнело в глазах, рука сама упала на пистолет.
– Убью!
Навалились, со всех сторон, за руки схватили.
– Товарищ полковник, нельзя же… успокойтесь.
– Убью… крыса канцелярская…
– Люди же…
– Убью…
Прокурорский от греха подальше смылся. На дороге тормознули еще две машины – эфэсбэшники.
– Убью гада…
Бывшая Россия
Граница Удмуртии и Кировской области, лес
В России есть много глухих мест, но главные из них – не в Сибири, как кто-нибудь думает.
Ведь глушь – это не просто глушь. Не просто тайга, как в Сибири, или пустота, как на Севере. Куда более страшная глушь – это те места, которые раньше были как-то обжиты человеком, а потом им были покинуты. Или кто-то остался – один из десяти. Вот это – настоящая глушь, с покосившимися избами, уходящей в никуда ниткой узкоколейки и брошенными трелевочными тракторами да зонами, тоже брошенными.
Это – по-настоящему страшно…
– Хъа, хъа, къамал дац. Дик ду
[6].
Пожилой, но все еще крепкий человек с жестким, словно вырубленным из камня гор лицом передал гарнитуру рации молодому парню, который постоянно был при нем, привычно погладил висящий на боку «МP5SD».
– Работаем…
Несколько кавказцев – пожилой был у них старшим, – сверившись с картой, углубились в лес. Перед тем как уйти, один из них оставил рядом с машинами ловушку из гранаты…
Лес…
Лес был знаком пожилому, как и любому чеченцу, но не русский лес. Русский лес сырой, там нет черемши, которую собирают все чеченцы и которая стала одним из национальных блюд, но тут есть грибы. Как и почти все пожилые чеченцы, этот не ел грибов. Потому что в ссылке, которую их народ отбывал в Средней Азии, они во многом приняли местные обычаи, а там грибы не едят, потому что грибы носят такое же название, как и конские гениталии. Но сейчас такое время пошло, что и свинину есть будешь, и грибы только так полетят.
Подлое время…
Идти по русскому лесу тяжело. Он сырой. Папоротника много, заросли целые. Есть и орешник – орехи есть и в чеченском лесу, если ушел в лес – тоже можно покушать, если совсем нечего есть.
Впереди просветлело – дорога или еще чего…
Ваха, их проводник и снайпер, залег у края опушки, смотря на мир через оптический прицел автоматической G3, лежал какое-то время, затем показал палец. Не средний, большой…
Мегар. Можно.
Чеченцы редкой, волчьей цепочкой пересекли прогалину с разбитой и заросшей дорогой и идущей в никуда заржавевшей веткой узкоколейки.
Пожилой подумал – все-таки они с русскими чем-то да похожи. И те и другие ищут спасения в лесу, только у чеченцев земли – вот столечко, как и леса, как и всего, а у русских столько, что за всю жизнь не обойти. И зачем тогда русским их земля?
Аллах знает.
Хотя сейчас разницы нет никакой. Нет больше ни чужой земли, ни своей земли, ничего. Есть только тяжкая кара Аллаха, и то, что она поровну легла и на неверных и на правоверных, свидетельствует лишь о том, что Аллах не поверил в искренность их веры и наказал их так же тяжко и страшно, как неверных…
Да и как иначе могло быть? Столько мечетей построили – а молодежь старших не уважает, люди водку пьют, нехорошо ругаются, в Москву едут, чтобы сделать блуд. Он как-то раз отчитал такого, который в хадж собирался, а перед этим в Москву, кокаин нюхать, с бабами это самое сделать. А отец у него – глава райадминистрации, ворует. Он тогда спросил его – неужели ты думаешь, Аллах не видит, что ты делаешь? Молодой негодяй, который и тогда был навеселе, сказал: «Аллах простит».
Вот из-за таких, как этот мерзавец, все и пострадали. И продолжают страдать.
И хоть мысли были тяжкие – а опыт бывшего полевого командира подсказал – люди устали.
– Привал…
Расположились, охранение растворилось в лесу. Кто мог отдохнуть, тот моментально лег или сел, начал распаковывать еду. Раньше были «Сникерсы» – это хорошо, в лесу все тропинки были усеяны обертками от «Сникерсов». Сейчас «Сникерсов» нет, это плохо, но они самодельные батончики сделали. Чеченцы вообще быстро привыкают к любым обстоятельствам.
Кто-то закашлялся, но тут же зажал рот. Помнят еще: за шум, кашель в лесу положены палки.
Сам пожилой расстелил на коленях материал, выбил пин, наскоро раскидал свой пистолет-пулемет, потер, брызнул смазкой. За оружием следить надо – не русские «калашниковы», хотя и за ними надо следить. Но тихий, как смерть тихий…
Тот же внутренний метроном показал – пора.
– Пошли.
Только через еще пару часов перехода они приблизились к месту, которое по ориентирам им передали по дальней связи…
Первым опасность почувствовал Ваха. Дым. Запах дыма. Значит, тут есть жилье, есть человек. А это опасно…
Опасность…
Чеченцы, и так осторожные, преобразились, не получая команд, волчьей стаей они выдвигались на обхват, каждый видит другого, выносчики
[7] заранее назначены, если что. Каждый знает что делать, каждый охотился…
Командир приблизился к Вахе, тот показал ему на леску в траве.
– Растяжка?
– Нет. Какая-то система…
Точно пришли.
– Я вон там лягу… – показал Ваха.
– Осторожно…
Ваха только подмигнул, закинул винтовку за спину по-биатлонному и пропал в высокой траве…
Командир группы сделал знак, около него оказался один из своих.
– В траве система, передай: всем быть осторожнее. Наблюдать.
– Кха, эфенди…
Зданье школы горит, будто факел беды.
Пули жалят тела, словно тучи москитов.
И на небе видны золотые следы
Под священный шатер уходящих шахидов…
И срываясь на мат, и фортуну кляня,
Плачет русский солдат и стреляет в меня.
Мне же, город родной, моя честь дорога —
Ведь победой одной пахнут трупы врага…
Пашут землю отцовскую бомба и СКАД,
Боронуют, осколками мин засевая.
Из неё ж вырастает лишь только джихад,
Чтоб Ичкерия стала страной урожая!
Дышит кафир теперь, словно загнанный зверь.
Было много потерь, но в победу ты верь!
И в священном строю я на страже стою,
Даже в трудном бою я нашиды пою!..
Казалось бы, все просто, и они точно знали, где враг и где друг и за что надо сражаться? Но как получилось так, что друзья, правоверные, обрекли их на смерть. А вековечные враги помогли, приютили, дали место в строю?
