— Еще лимонада?
Французский голос добрался до меня сквозь улицы Нью-Йорка девятнадцатого столетия, грубо вернув в парижское кафе. Мой официант стоял рядом, напряженно держа над плечом круглый поднос и выглядя точь-в-точь как страдающий запором кузнечик.
— О, ну да, конечно… Ох… Вообще-то лучше я возьму чай, — сказала я, осознавая, что появление официанта означает то, что я просидела здесь уже около часа.
Есть во французских кафе такое неписаное правило: человек может просидеть за столиком хоть весь день, если захочет, но при условии, что будет что-нибудь заказывать один раз в час. Это нечто вроде платы за место.
Я без особого интереса огляделась по сторонам, прежде чем вернуться к книге, но, почувствовав, что кто-то пристально смотрит на меня с другого конца террасы, снова подняла голову. И когда наши глаза встретились, мир вокруг замер.
У меня возникло невероятно странное ощущение, что я знаю этого парня. Со мной и прежде такое случалось, когда мне вдруг казалось, что вот с этим незнакомцем я провела вместе часы, недели, даже годы. Но это всегда было односторонним чувством, как я давно уже убедилась: тот человек меня даже не замечал.
Но на этот раз все было иначе. Я могла бы поклясться, что он почувствовал то же самое.
По внимательному взгляду юноши я видела, что он уже довольно давно рассматривает меня. Он был потрясающе хорош собой, с чуть длинноватыми черными волосами, падавшими на широкий лоб, с оливковой кожей… Цвет его кожи заставил меня предположить, что он либо проводит много времени на воздухе, либо приехал из областей более южных и солнечных, чем Париж. А глаза, смотревшие в мои, были синими, как море, и окружены густыми черными ресницами. Сердце подпрыгнуло у меня в груди, а из моих легких как будто кто-то вдруг вышиб весь воздух до последней капли. И я, вопреки собственной воле, не смогла отвести взгляда.
Прошло несколько секунд, а потом юноша повернулся к двум своим приятелям, громко смеявшимся над чем-то. Все трое были молоды и красивы, и от них исходило невероятное обаяние, что подтверждалось взглядами абсолютно всех женщин, находившихся в кафе и попавших под их чары. Но если юноши и замечали это, то не обращали внимания.
Рядом с первым, синеглазым, сидел еще один невероятно красивый парень, очень крепкого сложения, с коротко стриженными волосами и темной, шоколадной кожей. Пока я наблюдала за ним, он обернулся и сверкнул улыбкой, как бы давая знать, что он понимает, почему я не в силах отвести глаза. Выведенная из некоего извращенного транса, я тут же уставилась в книгу, но лишь на несколько секунд; когда же я снова подняла голову, парень уже смотрел в другую сторону.
Рядом с ним, спиной ко мне, устроился третий из их компании, худощавый молодой человек со слегка загоревшей кожей и вьющимися каштановыми волосами; он оживленно рассказывал что-то двум друзьям, и те время от времени взрывались смехом.
Я всмотрелась в того, кто первым привлек мое внимание. Хотя он явно был немного старше меня, я решила, что двадцати ему еще нет. Он откинулся на спинку стула в чисто французской расслабленной манере. Но некий оттенок холода и жесткости в выражении его лица говорил о том, что эта его небрежная поза — всего лишь видимость. Однако это не значило, что он выглядел грубым. Скорее он казался… опасным.
И хотя он заинтересовал меня, я сознательно выбросила из мыслей лицо черноволосого юноши, рассудив, что безупречная внешность в сложении с опасностью, скорее всего, означает дурные вести. Я взялась за книгу и снова сосредоточилась на куда более благонадежных чарах Ньюланда Арчера. Но не удержалась и еще раз посмотрела в сторону троих юношей, когда официант вернулся с моим чаем. И, раздраженная, уже не могла снова войти в ритм повествования.
Когда получасом позже компания поднялась с мест, они снова привлекли мое внимание. Можно было без труда ощутить напряжение женщин, когда трое молодых людей шли через террасу. Как будто команда моделей, демонстрирующих белье от Армани, внезапно появилась в кафе, и все они разом сбросили с себя одежду.
Пожилая женщина, сидевшая неподалеку от меня, наклонилась к подруге и сказала:
— Здесь вдруг стало как-то не по погоде жарко, а? Тебе не кажется?
Ее подруга согласно хихикнула, обмахиваясь меню в пластиковой папке и нежно поглядывая на молодых людей. Я с отвращением покачала головой; конечно же, можно было не сомневаться, что все трое парней прекрасно ощущали взгляды десятков глаз, провожавших их.
И вдруг, подтверждая мою догадку, черноволосый юноша оглянулся на меня, убеждаясь, что я на него смотрю, и самодовольно улыбнулся. Чувствуя, как к щекам приливает кровь, я уткнулась в книгу, чтобы он не порадовался тому, что я краснею.
Я еще несколько минут пыталась читать, а потом встала. Сосредоточиться больше не удавалось, и потому я рассчиталась с официантом, оставила на столике чаевые и пошла обратно по улице дю Бак.
3
Жизнь без родителей и не думала становиться легче.
Я постепенно начала чувствовать себя так, словно застряла в толстом слое льда. Я застыла изнутри. Но я цеплялась за это оледенение; кто знает, что могло случиться, если бы я позволила льду растаять и начала бы вновь как-то относиться к миру вокруг меня? Я бы, наверное, влюбилась в какого-нибудь болтливого идиота и превратилась в совершенно беспомощное существо, вроде того, каким была в первые месяцы после гибели родителей.
Я так тосковала по папе… Его исчезновение из моей жизни было просто невыносимым. Со мной не было больше интересного француза, в которого каждый влюблялся в тот самый момент, когда заглядывал в его смеющиеся зеленые глаза. Когда он смотрел на меня и его лицо вспыхивало обожанием, я знала, что какую бы глупость я ни совершила в жизни, у меня всегда будет один поклонник и защитник, зритель, ободряющий меня.
Что касается мамы, то ее смерть просто разорвала мое сердце, как будто она была физической частью меня самой, частью, которую взяли и вырезали скальпелем. Она была мне родственной душой, «воспламеняющим духом», как она сама частенько говорила. Не то чтобы мы постоянно были вместе, не расставаясь, нет. Но теперь, когда ее не стало, мне пришлось учиться жить с огромной жгучей дырой, которую оставило во мне ее отсутствие.
Если бы я могла сбежать от реальности хотя бы на несколько ночных часов, тогда, возможно, часы пробуждения стали бы более терпимыми. Но сон был моим отдельным кошмаром. Я могла лежать в постели долго-долго, а когда, наконец, ощущала, что бархатные пальцы сна касались моего лица, то думала: «Наконец-то!» — но полчаса спустя просыпалась снова.
Однажды я вот так лежала в постели, глядя в потолок. Будильник показывал час ночи. Я подумала о долгой ночи впереди — и выбралась из постели, нащупывая одежду, в которой ходила этим днем. Одевшись и выйдя в коридор, я увидела свет, сочившийся из-под двери спальни Джорджии. Я постучала и повернула дверную ручку.
— Привет, — шепнула Джорджия. Она лежала на кровати полностью одетая, ногами к подушке. — А я только что вернулась, — добавила она.
