27
Когда на следующий день после очередной читательской сессии в кафе «Сан-Люк» я вернулась домой, Мами как раз собиралась уходить вместе с каким-то гостем. Большинство ее клиентов — торговцы живописью и музейные хранители — приезжали в рабочие дни и встречались с ней в рабочее время. Так что если кто-то появлялся в выходные, можно было не сомневаться в том, что это — частный коллекционер.
Хорошо одетый мужчина стоял на площадке спиной ко мне, держа большой плоский пакет из коричневой оберточной бумаги и глядя на то, как Мами запирает входную дверь.
— Вы можете вызвать лифт, а картину я сама отнесу наверх, — сказала бабушка в тот момент, когда мужчина повернулся ко мне.
Это был Жан-Батист.
— Ох! — вскрикнула я.
Мгновенно похолодев, я пыталась как-то осмыслить это столкновение двух моих миров: клана умерших, с которым я чуть не завязала слишком тесные отношения, и моей собственной тихой, смертной семьи.
— О, дорогая девочка, я вас напугал! Примите мои извинения.
Голос Жан-Батиста звучал негромко и монотонно, как будто он читал некий свиток. Одет он был так же, как в тот раз, когда я увидела его впервые, — в дорогой костюм с узорным широким галстуком на шее; седые волосы были тщательно напомажены и зачесаны назад над аристократическим лбом.
— Кэти, милая, это мой новый клиент, месье Гримо де ла Ренье. Месье Гримо, это моя внучка Кэти. Ты вернулась очень вовремя, дорогая. Можешь отнести эту картину наверх, в мою студию? Боюсь, она слишком велика, чтобы поместиться в лифте.
Жан-Батист продолжал весело смотреть на меня, пока Мами открывала дверь крошечного лифта. Он приподнял бровь, и я почувствовала, как во мне закипает гнев. Его вторжение в мой мир ощущалось как некое насилие.
Наш лифт, как и во многих парижских жилых домах, был очень тесным. В него едва помещались два человека, стоявшие близко друг к другу, но втиснуть туда третьего или большую картину было уже невозможно.
Я осторожно взялась за упакованную в бумагу картину и начала осторожно подниматься по тем трем пролетам лестницы, что оставались до бабушкиной студии. Картина была в половину моего роста высотой, но раму с нее сняли, так что веса в ней было немного.
Я добралась до верха лестницы как раз тогда, когда Мами уже отпирала дверь студии, оживленно болтая с Жан-Батистом. Я уставилась в его прямую спину, гадая, что может «дядя» Винсента делать в моем доме. «Сначала Юл, теперь Жан-Батист!» — зло думала я. Что мне вообще делать, если «родственники» Винсента будут постоянно врываться в мою жизнь? После встречи с Юлом все мои чувства пребывали в растрепанном состоянии, но я была полна решимости придерживаться первоначального решения… я не желала тех страданий, которые грозили мне, продолжи я встречи с Винсентом.
Шагнув через порог, я глубоко вдохнула умиротворяющий запах старых картин и лака. Бабушкина студия всегда была одним из моих самых любимых мест.
Шесть маленьких комнат для прислуги, некогда занимавших весь верхний этаж нашего здания, объединили, создав одно большое рабочее пространство, а основательную часть потолка и крыши заменили световыми окнами с матовым стеклом, и от этого помещение наполнялось рассеянным светом.
Вокруг стояли на мольбертах картины, над которыми работала бабушка, реставрируя их. Потемневшие от времени работы старых мастеров, изображавших стада коров на пышных лугах, смотрели на сияющее красками полотно какого-то постимпрессиониста, избравшего своим сюжетом девушек, отплясывавших канкан… и явно шокировавших какую-то испанку, одетую в черную. Она косо поглядывала на них с другого холста, недовольно поджав губы и прикрываясь веером.
— Давайте-ка посмотрим, что там такое, — сказала Мами, забирая у меня картину и кладя ее на большой рабочий стол в центре комнаты. Она осторожно сняла бумагу, а потом перевернула картину, чтобы изучить ее. Это был поясной портрет молодого мужчины в темно-синем мундире, похожем на наполеоновский, и в высокой черной шапке с плюмажем. Художнику явно позировал сам Жан-Батист.
— О, как сразу видно фамильное сходство! — в благоговении воскликнула Мами, переводя взгляд с портрета на заказчика и обратно.
Наклонившись, Жан-Батист коснулся маленькой прорехи в холсте, как раз на уровне лба молодого человека.
— Вот, здесь порвано, — сказал он.
— Ну, разрез очень аккуратный, так что это легко будет исправить. Просто наложить сзади заплату, и, возможно, даже не придется подправлять красочный слой. Чем, вы сказали, это сделано?
— Я не говорил, но это был нож.
— Ох! — удивленно воскликнула Мами.
— Нет-нет, ничего страшного. Просто внуки резвились, понимаете? С тех пор им запрещено входить в кабинет, — сказал Жан-Батист, безмятежно глядя на меня.
— О, если вы могли бы немного подождать здесь… Я оставила книгу регистраций внизу, в квартире. Кэти, не предложишь ли месье Гримо кофе?
Мами кивнула на кофеварку, стоявшую на столике в углу, и вылетела за дверь, оставив ее открытой настежь.
Пожилой ревенант и я стояли, не шевелясь, пока не услышали гул пришедшего в движение лифта. Тогда Жан-Батист сделал шаг в мою сторону.
— Что вы здесь делаете? — почти зарычала я.
— Нам необходимо поговорить, — сказал он, и его властный голос ударил меня по нервам. — Юл сказал мне, что вы видели Шарля. Прошу, расскажите, где это было?
Я решила, что чем скорее я расскажу Жан-Батисту то, что он хотел услышать, тем быстрее он уйдет.
— Он стоял перед клубом, куда я ходила с сестрой, рядом с «Оберкампфом». Это было в пятницу, около полуночи.
— С кем он там был?
Хотя Жан-Батист следил за своим лицом, все же по тому, как подергивался уголок его рта, я догадалась, что дела обстоят не слишком хорошо.
— Выглядело так, словно он пришел туда один. А что?
Жан-Батист бросил короткий взгляд на дверь, как бы соображая, много ли у него времени в запасе.
— Я пришел сюда по двум причинам. — Он говорил быстро и тихо. — Первая — расспросить вас о Шарле. Он исчез несколько дней назад, после… — Жан-Батист с отвращением посмотрел на свой портрет. — После того как проткнул эту картину, бросая нож. Вторая — познакомиться с вашей семьей, не привлекая к себе особого внимания. Мне нужно было выяснить, откуда вы, каково ваше окружение.
Гнев вернулся ко мне в одно мгновение.
— Что? Вы за мной шпионите? Что вы вообще имеете в виду, говоря «откуда я»? Вас интересует, есть ли у семьи деньги? — Я с отвращением встряхнула головой. — Да, есть, но не так много, как у вас. И я вообще не понимаю, при чем тут это.
Я пошла к двери.
— Стоп! — резко приказал он, и я остановилась. — Деньги не имеют значения. Важен характер, атмосфера. Ваши бабушка и дедушка порядочные люди. И надежные.
