— Ты говоришь о Люсьене Пойтевине? — спросил он.
Джорджия кивнула.
— Ты его знаешь?
Винсент мгновенно налился гневной краской. Выглядел он так, словно готов был вот-вот взорваться.
— Я знаю о нем. И честно говоря, даже если бы я не был занят в пятницу, мне все равно пришлось бы отказаться.
Я видела, что Винсенту приходится прилагать огромные усилия к тому, чтобы выглядеть спокойным.
— Винсент! — шепнула я. — Что…
Он заставил меня замолчать, схватив мою руку и нечаянно (я надеюсь) сжав ее так, что мне стало больно. «Вот это уже совсем никуда не годится», — подумала я.
— И кто же такой этот Люсьен Пойтевин? — строго спросил Папи, хмурясь на Джорджию.
— Просто мой хороший друг, — резко ответила Джорджия, сердито глядя на Винсента.
В гостиной стало тихо. Винсент, наконец, чуть наклонился в сторону Джорджии и заговорил самым дипломатичным тоном:
— Я бы не стал об этом говорить, если бы не был уверен в этом на все сто процентов, но дело в том, что Люсьен Пойтевин недостоин даже того, чтобы находиться в одной комнате с тобой, Джорджия, а уж тем более — считаться твоим другом.
Все одновременно разинули рты. И Джорджия, кажется, впервые утратила дар речи. Вид у нее был такой, словно ее ударили. А потом еще и окатили ледяной водой.
Бабушка с дедушкой переглянулись, и ясно было, что они очень встревожены ночными похождениями Джорджии.
Джорджия злобно посмотрела на меня и Винсента, а потом резко встала и выбежала из гостиной.
Молчание нарушила Мами.
— Винсент, не мог бы ты как-то объяснить, почему ты думаешь, что Джорджии не следует иметь дела с тем человеком?
Винсент не отводил взгляда от кофейной чашки.
— Простите, что испортил окончание такого чудесного ужина. Просто я знаю многое о том человеке, и я бы не хотел, чтобы хоть кто-то из тех, кто мне дорог, оказался рядом с ним. Но больше я ничего сказать не могу. Еще раз приношу свои извинения за то, что расстроил вашу внучку в вашем собственном доме.
Папи, качая головой, вскинул руку, как бы говоря, что беспокоиться не о чем, а Мами встала и начала собирать чашки. Когда я присоединилась к ней, она заговорила:
— Не стоит так огорчаться, Винсент. Мы в нашем доме стараемся поддерживать определенный уровень открытости и честности, так что в твоих словах нет ничего дурного. Я уверена, Джорджия сама извинится перед тобой за свою вспышку, когда вы увидитесь в следующий раз.
— Я бы не стала этого утверждать, — пробормотала я себе под нос.
Услышав мои слова, Винсент мрачно кивнул.
— Ну, мне пора, — сказал он. — Уверен, завтра у всех вас немало дел.
— Я тебя провожу, — заявила я, намереваясь допросить его с пристрастием, как только мы очутимся снаружи дома.
Папи тоже встал, чтобы проводить гостя. Поблагодарив моих родных за приятный вечер, Винсент вышел в коридор. Я пошла следом за ним, взяла куртку и закрыла за нами дверь.
— Что… — начала было я.
Но Винсент мгновенно прижал палец к губам, и мы оба напряженно молчали, пока не очутились на улице. Как только входная дверь захлопнулась за нашими спинами, Винсент схватил меня за плечи и пристально всмотрелся в мое лицо.
— Твоей сестре грозит смертельная опасность.
Моя растерянность тут же перешла в тревогу:
— О чем ты говоришь? Что не так с этим Люсьеном?
— Он мой заклятый враг. Главарь парижских нума.
Мне показалось, будто кто-то схватил меня и изо всех сил швырнул о кирпичную стену.
— Ты уверен, что мы говорим об одном и том же человеке? — спросила я, отказываясь верить в услышанное. — Потому что когда я с ним познакомилась…
— Ты с ним встречалась? — задохнулся от ужаса Винсент. — Где?
— Да в том самом клубе, куда я ходила с Джорджией потанцевать.
— Это то самое место, где ты видела Шарля?
— Ну да… вообще-то Шарль именно с ним и разговаривал, когда я уходила. Я только не понимаю…
— Ох… Это ужасно, — пробормотал Винсент, закрывая глаза.
— Винсент! Объясни, наконец, что происходит! — потребовала я, ощущая поднимавшуюся к горлу тошноту.
Если Люсьен был таким чудовищем, что это могло означать для моей сестры? Я содрогнулась при мысли о том, как Джорджия тем вечером в клубе обменялась с Люсьеном поцелуем. Она явно ничего не знала о его темных делишках. Джорджия вообще ничего не видит дальше своего носа в том, что касается понимания людей. Бабушка однажды пожаловалась, когда одного из приятелей Джорджии арестовали за грабеж: «Она ничего дурного в людях не видит! Твоя сестра вовсе не глупа, просто у нее полностью отсутствует интуиция».
«На этот раз такой недостаток может оказаться фатальным», — подумала я.
Винсент достал из кармана телефон.
— Жан-Батист? Шарля захватил Люсьен. Я уверен. Да… буду через несколько минут.
— Пожалуйста, объясни мне! — умоляюще произнесла я.
— Мне нужно бежать домой. Можешь пойти со мной?
— Нет, — покачала я головой.
Я должна была вернуться и разобраться с тем беспорядком, который оставил в нашем доме ураган по имени Винсент.
— Я должен идти, — повторил он.
— Тогда я тебя немного провожу, — предложила я, — и ты мне все расскажешь по дороге.
— Хорошо, — согласился Винсент, беря меня за руку. Мы зашагали по ярко освещенной улице в сторону его дома. — В общем, Кэти… Ты ведь знаешь, что в каждой истории всегда есть плохой парень?
— Догадываюсь.
— Так вот, в моей истории плохой парень — это Люсьен.
— Что ты подразумеваешь под «твоей историей»? — неуверенно спросила я. — Я хочу сказать, это что означает, что вы стоите по разные стороны баррикад? Вы в разных командах?
Винсент покачал головой:
— Нет. Только он и я. Это давно началось.
— Погоди, — пробормотала я, складывая в уме кусочки головоломки. — Это не тот ли тип, о котором вы все то и дело упоминаете? «Тот самый», или как там? — Я помолчала, соображая. — Это не Люсьена ли ты видел в Сен-Поле… не его ли Юл заметил поблизости, когда Эмброуза ударили ножом?
Винсент кивнул.
— И кто же он такой?
— Когда он был человеком, во время Второй мировой войны, он состоял во французской милиции, или La Milice, военизированных частях, которые создало управляемое немцами французское правительство, чтобы бороться с Сопротивлением.
— Ты говоришь о режиме Виши?
— Да. Кроме того, что они преследовали и убивали членов Сопротивления, эти отряды еще и помогали отыскивать иудеев, чтобы отправить их в концентрационные лагеря. Они прославились своим умением пытать; они умели заставить говорить любого, кто попадал им в руки… Если честно, они были куда более опасными для нас, чем гестапо или СС, потому что были французами. Они говорили на нашем языке, они знали топографию городов, они были друзьями и соседями тех людей, которых предавали. — Винсент посмотрел мне в глаза. — Это было страшное время для моей страны.
