— Нет, мам. Не нужно, — сказал я, с трудом садясь и чувствуя, как у меня кружится голова. Глаз сильно болел, и я осторожно дотронулся до него, проводя кончиками пальцев вокруг глазницы, чтобы убедиться, что крови нет, а кости, похоже, не были сломаны. Было очень больно, но все, казалось, было цело. Том только что ударил меня. Я не мог в это поверить. Даже мой отец, со всеми его недостатками, никогда не опускался до физического насилия.
— Он напал на тебя! — сказала мама, помогая мне подняться на ноги. Она бросила на Тома и Элен полный бешеной ярости взгляд, а они ответили ей тем же.
— Мам, — сказал я, ухватившись за ее руку. — Хватит. Давай просто уйдем.
Если здесь появится полиция, это только усугубит ситуацию. Они потребуют, чтобы им объяснили, почему Том ударил меня, а я не смогу вынести, если меня обвинят в изнасиловании, наденут наручники и затолкнут на заднее сиденье полицейской машины. Я вообще не мог поверить в то, что все это происходит в действительности.
— Не смейте больше появляться здесь! — рявкнул Том, прижимая правую руку к своей широкой груди. — Оба. Вас здесь не хотят больше видеть.
Он тяжело дышал и поморщился, когда попытался разжать пальцы. Он вполне мог сломать их. Я видел, как покраснела кожа на его костяшках, и был уверен, что они покроются синяками. Моим первым побуждением было предложить осмотреть его руку, но я знал, что он не позволит сделать это.
Я поднял глаза, посмотрел на окно спальни Эмбер на втором этаже и увидел, как шевельнулась белая кружевная занавеска. Ее окно было открыто, и я подозревал, что она слышала все, что происходило. Она, вероятно, была счастлива, когда ее отец ударил меня. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не ворваться в дом, взбежать по лестнице и заставить ее поговорить со мной.
— Тебе должно быть стыдно, — со слезами в голосе сказала Элен. Она скрестила руки на груди и ладонями потирала плечи. — Что ты за чудовище?
— Это Эмбер должно быть стыдно, — сказала моя мама. — Знаете ли вы, что ложное обвинение моего сына в изнасиловании сделает с ним?
— Мам! — Я схватил ее за руку и потянул к выходу. — Достаточно. Это была плохая идея.
Я чувствовал, как вокруг моего поврежденного глаза пульсировала кровь, а кожа начала натягиваться из-за образующейся опухоли. Я понимал, что должен как можно скорее приложить к глазу лед. Я пришел сюда, чтобы узнать, в каком состоянии находится Эмбер и что она рассказала родителям. И теперь я это знал. Она уверяла, что я ее изнасиловал. И в настоящий момент, как бы мне ни хотелось доказать, что она не права, и наладить наши с ней отношения, я понимал, что сейчас ничего не смогу добиться.
После разговора с капитаном я бросил сумку в свой ящичек и направился прямо в гараж, где я нашел Мейсона, проверяющего и перепроверяющего наше снаряжение.
— Привет! — сказал я, залезая в карету «скорой помощи», чтобы помочь ему.
Он поднял голову, и его глаза расширились при виде моего опухшего лица. Но прежде, чем он что-либо сказал, я объяснил, что случилось, говоря очень тихо, чтобы нас никто не мог услышать. Он внимательно слушал, а после того, как я закончил, долго молчал.
— Это чертовски неприятная история, — наконец сказал он.
— Да уж. — Я не знал, что еще можно было на это сказать. Это короткое предложение идеально характеризовало ситуацию.
— Что собираешься делать?
Я пожал плечами:
— Я не знаю, могу ли я вообще сделать хоть что-то. Она не захотела разговаривать со мной.
— Не думаю, что тебе следует об этом беспокоиться. А вот беспокоиться стоит из-за того, с кем она захочет поговорить. Например, с полицией.
Я кивнул, не в силах говорить от страха, что сломаюсь прямо здесь и сейчас. Мою грудь распирало небывалое напряжение — то обычное состояние, которое я не мог снять даже долгими пробежками. Но я не мог допустить, чтобы снова случилось то, что произошло в ту ночь, когда перевернулся бензовоз. Я не мог позволить своему напарнику увидеть, насколько я был психически нездоров.
— Может, тебе следует позвонить адвокату? — предложил Мейсон, и, хотя мы были друзьями, я почувствовал, что он не до конца доверяет мне и, вполне возможно, считает, что версия Эмбер могла оказаться правдой.
— Я подумаю об этом, — сказал я, не желая дальше продолжать этот разговор. Я пришел на службу, чтобы работать, а не обсуждать личную жизнь. — Спасибо.
Он кивнул, и на протяжении всего дежурства мы больше не упоминали эту тему. Так же продолжалось и последующие несколько недель, в течение которых я не получал известий ни от Эмбер, ни от ее родителей, ни от полиции, которая так и не появилась, чтобы забрать меня в кутузку. Я говорил себе, что, возможно, Эмбер пошла на попятный. Может быть, она осознала, что ее участие в случившемся было не менее активным, чем мое. Но всякий раз, когда в голову приходила эта мысль, я слышал и другие слова. Она велела тебе остановиться. А ты все равно трахнул ее. И тогда мне становилось плохо. Меня охватывала паника, и я переставал размышлять здраво. Я чувствовал себя так, словно какой-то вирус разрушает защитные силы моего организма.
Я делал все возможное, чтобы бороться с этим состоянием. Я стал придерживаться строгого распорядка дня — работал по ночам и спал, по меньшей мере, восемь часов в день. Перед началом рабочего дня я совершал пятимильные пробежки, стараясь снять постоянное чудовищное напряжение, которое все никак не проходило. Я не общался с отцом, и он тоже не делал попыток связаться со мной. И хотя было очевидно, что он не разговаривал с моим боссом о том, что случилось в ту ночь, когда произошла катастрофа с танкером, я не мог простить то, что он угрожал сделать это. Его слова обо мне и Эмбер все еще не выходили из головы. Я старался свести наши разговоры с матерью к минимуму, но она все равно часто звонила и плакала оттого, что потеряла друга в лице Элен.
— Она даже не смотрит на меня, когда мы случайно встречаемся, — говорила мама. — Она ведет себя так, словно я вообще не существую.
Всякий раз, когда она жаловалась, я с трудом подавлял вздох, зная, что это заложено у нее в характере — считать свои страдания намного более важными, чем страдания других людей. Она никогда не признала бы этого, но в этом отношении она была совсем такой же, как мой отец. Я часто думал, что это была одна из основных причин, по которой распался их брак.
— А ты хоть раз видела Эмбер? — спросил я мать как-то в конце июля. Я хотел знать, как Эмбер себя чувствует и по-прежнему ли она помолвлена с Дэниэлом. Я хотел знать, найдется ли в ее сердце достаточно великодушия, чтобы снова хотя бы заговорить со мной. Ее отсутствие в моей жизни разрывало мне сердце, словно оно превратилось в одну большую кровоточащую рану. Я с ума сходил, не зная, все ли с ней в порядке, и меня ужасала мысль, что я мог причинить ей боль.
— Несколько раз, — сказала мама. — Она выглядит совсем другой с короткими волосами. — Она сделала паузу. — Похоже, она сильно похудела.
