— Ты думаешь, что мне стоит попробовать это? — спросила я Хизер.
— О, бог мой, конечно! — воскликнула она. — Тебе это как раз и нужно. Иди повеселись. Покажи ему, на что ты способна. Взбодрись, подруга!
Итак, ее уговоры, совместно с непонятным чувством безрассудного веселья, заставили меня подняться из-за стола и направиться к этому незнакомцу. Мне было приятно чувствовать, что он хочет меня. Я не желала знать его имени, и я не собиралась поддерживать даже банальный разговор. Я просто схватила его за руку и потащила на танцплощадку. Подняв руки над головой, я стала покачивать бедрами в такт музыке. Я знала, что выгляжу отлично. Я побывала у стилиста, которая привела в порядок мои волосы, и теперь асимметричная стрижка придавала мне более искушенный вид. Я наложила на лицо яркий макияж, что стало теперь привычкой, даже когда я утром отправлялась на работу в тренажерный зал. И на мне было светло-зеленое цветастое летнее платье, которое несколько месяцев назад было мне маловато и которое теперь просто висело на мне. Я закрыла глаза, чувствуя жар, исходивший от его тела, и ощущая запах пива в его дыхании. И мне было на все наплевать. Даже тогда, когда он положил руку на мою талию и прижал меня к себе.
Я ожидала, что меня возмутит его прикосновение, что я оттолкну его, но вместо этого я не сделала ничего. Я не чувствовала ничего. И, продолжая танцевать, я как бы смотрела на себя со стороны, когда наклонилась к нему и прошептала ему на ухо:
— Хочешь, выберемся отсюда? — Он кивнул в ответ.
Я все так же смотрела на себя со стороны, когда потянула его за угол здания, прижала к кирпичной стене и начала целовать его. Я проводила руками по его телу, потом приподняла его футболку и расстегнула пояс на джинсах.
— Черт, да ты горячая штучка, — пробормотал он.
— Заткнись, — услышала я собственный голос, но это был кто-то другой, а не я, совсем другая женщина, которая расстегнула молнию на его джинсах, стащила с него трусы, а потом опустилась на колени.
— Ни хрена себе, — простонал он, а я наблюдала, как эта другая женщина, которая не была мною, начала интимно поглаживать его рукой. Спустя несколько секунд все было кончено. Когда ему удалось перевести дыхание, он застегнул ширинку и принялся неловко переминаться с ноги на ногу, стараясь не смотреть на меня.
— Так что, — спросил он, поглаживая свою бородку. — Могу я предложить тебе выпить?
Я ничего не ответила. Просто повернулась и направилась назад в бар, не заботясь о том, идет ли он за мной. Я увидела Хизер на танцплощадке, где она кружилась вокруг широкоплечего темнокожего хипстера в круглых очках. Я подошла и присоединилась к ним.
— Эй! — воскликнула Хизер. — Куда ты запропастилась?
— Я просто немного взбодрилась, — ответила я, все еще находясь под влиянием головокружительного чувства власти над собой, подобно той, что я испытывала, когда отправлялась на вечеринку и ничего не ела, в то время как окружавшие меня откровенно обжирались. Это было опьяняющее чувство, и я знала, что, когда оно пройдет, я захочу испытать его снова.
— Ха! — крикнула Хизер. — Я же говорила тебе! Ты теперь чувствуешь себя лучше?
Я кивнула, и мы продолжили танцевать. Я снова закрыла глаза, покачиваясь в такт музыке. Звуки барабанов и гитар пульсировали в голове, пока она не начала болеть, а мой мозг не отключился. Вот кем я теперь стала — девицей, танцующей с незнакомыми парнями и стягивающей с них джинсы в грязной аллее за баром. Женщиной, которая управляла каждой минутой своей жизни, женщиной, которая теперь станет владеть ситуацией прежде, чем ситуация овладеет ею.
Я придерживалась этого нового курса поведения весь остаток июля, а после того, как Хизер уехала, я стала ходить по барам одна. Я несколько раз побывала в кафе, расположенных в центре города, но большей частью я посещала переполненные казино в Ферндейле и Линдене, поскольку наплыв иногородних давал мне возможность сохранять анонимность. Я перестала пить что-либо, кроме воды, поскольку состояние опьянения слишком живо напоминало мне о той ночи. И каждый вечер я подцепляла нового парня, никогда не спрашивая его имени и не называя своего. Я ограничивалась парой минут разговора перед тем, как пойти танцевать с ним, а потом тащила его в кабинку туалета или на улицу, в глухую аллею. И я не позволяла им ни на секунду управлять ситуацией. Я удерживала их руки поднятыми над головой или заведенными за спину и шептала на ухо: «Не говори ни слова».
Обычно этого было достаточно, чтобы они подчинялись, но если они все равно пытались дотронуться до меня, задрать юбку, стянуть с меня трусики или повернуть спиной к себе и заставить наклониться вперед, я отталкивала их и убегала. Я мчалась к своей машине и отправлялась в другое место на поиски еще кого-нибудь. И я не страдала от недостатка мужчин, готовых играть по моим правилам. И я сомневаюсь, что по возвращении домой они горько плакали оттого, как какая-то девица использовала их. У мужчин все было проще — чем с большим количеством женщин они переспали, тем большим уважением пользовались. Мужчина, который каждую ночь занимался сексом с новой девушкой, считался жеребцом, а женщина, делавшая то же самое, считалась шлюхой. Я просто старалась вести себя в соответствии с тем, кем я стала в тот момент, когда Тайлер прижался ко мне во время танца, а я не оттолкнула его.
— Дорогая, пожалуйста, не ходи никуда сегодня вечером, — сказала мама как-то в конце сентября, на другой день после моего дня рождения. Я настояла на том, что не собираюсь отмечать его или даже признавать. Мы сидели на диване в гостиной; у меня на коленях был открыт лэптоп, а мама читала книгу. — Ты не можешь продолжать дальше так жить.
— Как жить? — спросила я, хлопая мятной жевательной резинкой без сахара, которую усиленно жевала. В последнее время мое дыхание стало зловонным, и я знала, что это связано с тем, что я очень мало ела. Просвет между бедрами вернулся, ребра просвечивали через бледную кожу, и я влезла в джинсы, которые носила, когда мне было пятнадцать. Отчасти я была зла на себя из-за того, что так легко вернулась к прежней модели поведения, которая чуть не убила меня. Но в глубине души я испытывала удовлетворение, когда желудок сводило от голода или когда от недоедания кружилась голова. Эти страдания казались такими привычными. И я чувствовала, что заслужила их.
— Так, словно Тайлер не изнасиловал тебя, — сказала мама, бросая книгу на кофейный столик, стоявший рядом с нами.
— Пожалуйста, можем мы больше не возвращаться к этому чертову гребаному разговору?
Я захлопнула лэптоп, собираясь отправиться наверх и уединиться в своей спальне, но прежде, чем я успела встать, мама схватила меня за руку:
— Не смей так выражаться!
— Я не выражалась. Я просто выругалась.
Мы пристально смотрели друг на друга, ожидая, кто первым отведет глаза в сторону. Когда она моргнула и отпустила мою руку, я почувствовала, что выиграла, но тут она начала плакать.
— Я даже больше не знаю, кто ты такая, — всхлипнула она. Ее руки бессильно лежали у нее на коленях, и я заметила, что обычно красивые ухоженные ногти были обкусаны. — Ты ничего не ешь. Ты почти не разговариваешь с нами. Тебя постоянно нет дома. Мы знаем, что ты страдаешь, Эмбер, но, если ты хоть на минуту остановишься и задумаешься, ты поймешь, что мы сделаем все, чтобы помочь тебе.
