— Если ты еще хоть раз скажешь, Тайлер, что не хотел причинить мне боль, клянусь Богом, я выстрелю тебе в голову.
Ее голос снова звучит спокойно. «Слишком спокойно, — думаю я. — Я никогда раньше не видел ее такой. И я не имею представления, что она может сделать дальше». Я думаю о своем обучении. Как меня учили обращаться с психически нездоровыми людьми. «Дайте им понять, что они выиграли, — говорили всегда мои инструкторы. — Старайтесь не раздражать их и делайте вид, что вы на их стороне».
— Хорошо, — говорю я, глядя ей в глаза. Левой рукой я все еще зажимаю рану. — Я тебя понял. Но, пожалуйста… что-нибудь… чтобы остановить кровь.
— Нет, пока ты не пообещаешь сдаться.
Так в этом состоял ее план? Увезти меня в укромное место, а потом подстрелить, чтобы заставить признаться?
— Хорошо, — говорю я. Я скажу все, что она захочет услышать, лишь бы скорее покончить со всем этим.
— Ты пойдешь со мной в полицию? Ты скажешь им, что изнасиловал меня?
Я киваю, прикусив нижнюю губу, готовый сознаться в чем угодно, лишь бы уговорить ее помочь мне.
Она немного колеблется, а потом направляется в кухню, старательно обходя меня стороной, чтобы я не мог дотянуться до нее. Там она роется в нескольких шкафах и наконец возвращается с запечатанным пластиковым пакетом, наполненным кухонными полотенцами. Она подходит к тому месту, где я лежу, берет стопку полотенец и бросает их мне.
— Ты должен это сделать. — Ее голос звучит неожиданно уныло. Подавленно. — Ты должен признаться в том, что ты сделал.
Я отнимаю руку от плеча, пытаясь понять по ее виду, как много крови я потерял. Но это не так легко. Возможно, пуля повредила плечевую артерию, и если это так, мне нужно попасть в отделение неотложной помощи как можно быстрее. Я беру несколько полотенец и крепко прижимаю их к плечу, ухитрившись сесть на полу и прислониться к кушетке.
— Я знаю, — говорю я.
Меня беспокоит то, что я могу потерять сознание от боли. Но Эмбер никак не сможет донести меня до машины, поэтому я должен продержаться до того момента, когда мы с ней снова выедем на шоссе. Я смотрю на нее, стараясь, чтобы та ярость, которую я испытывал, не отразилась на моем лице.
— Мне все еще нужна аптечка первой помощи… из моего автомобиля…Там есть специальная гемостатическая марля… которая превратится в гель и… запечатает рану. Мне понадобится твоя помощь… чтобы наложить повязку.
— Мне следовало целиться прямо в сердце, — говорит она, но в этих словах уже нет прежней энергии.
— Эмбер, — говорю я. Мое дыхание все еще прерывистое. — Пожалуйста. Аптечку.
Она кивает, исчезает за входной дверью и через несколько минут возвращается с большой красной сумкой, которая была под сиденьем водителя. Это не был стандартный набор для скорой помощи. Я упаковал сумку сам теми же медикаментами, которые мы с Мейсоном использовали на работе. Эмбер бросает ее возле моих ног, и я замечаю, что у нее в руках больше нет пистолета. «Должен ли я ударить ее? — размышляю я. — Вырубить ее и попытаться добраться до машины? Смогу ли я просто оставить ее здесь?»
Я перебираю варианты, но понимаю, что не смогу сделать этого, во всяком случае, не в моем теперешнем состоянии. Я истеку кровью раньше, чем обойду холм и выйду на шоссе.
— Я не смогу сделать это… сам, — говорю я ей. — Ты сможешь найти гемостатическую марлю? Мне нужно, чтобы ты… освободила мое плечо.
Она снова кивает, берет сумку, подходит ко мне и присаживается на колени рядом. Мы не разговариваем, хотя я не удержался и несколько раз застонал, когда она разрывала мою сорочку и переворачивала меня на бок, освобождая рану. Покончив с этим, она садится на пятки, закрывает лицо ладонями и начинает плакать.
— Зачем ты это сделал, Тайлер? — спрашивает она, и в ее голосе звучит такая боль, что у меня внутри все переворачивается, а сердце словно пронзают кинжалы.
Она отнимает руки от лица и пристально смотрит на меня.
— Ты был моим самым лучшим другом. Ты единственный человек, на которого, как мне думалось, я могла рассчитывать, который всегда будет верить в меня, что бы ни случилось. А ты вдруг так обошелся со мной. Я не знала, что мне делать. Что сказать. Мне так отчаянно нужен был мой лучший друг, а я не могла поговорить с ним, потому что именно он причинил мне столько боли. — Она замолкает, чтобы вытереть слезы на глазах кусочком марли. — Ты сломал мне жизнь, Тайлер. Все, во что я верила, что думала о себе и о жизни, было разрушено в ту ночь. Я уже больше не знаю, кто я. Я не знаю, кто я, потому что теперь тебя нет рядом со мной, чтобы ты помог мне разобраться с этим.
Я открываю рот, чтобы ответить ей, но она качает головой.
— Нет, не нужно, — говорит она. — Тебе нечего сказать на это. И ничто не восстановит наших отношений. Но ты можешь признаться в том, что сделал. И ты никогда в жизни больше не поступишь так ни с кем другим. Пожалуйста, Тайлер, скажи правду.
Я смотрю на нее, сжав губы, и слушаю, как она говорит мне те же самые слова, которые сказал мне Мейсон всего пару месяцев назад. И я не могу не думать о том, что если Эмбер дошла до такого состояния, что готова была убить меня, значит, то, что я делал с ней в той кровати, было ужасным. Я слишком хорошо знаю, что именно раны, которые нельзя увидеть, вызывают самую мучительную боль. И эти потаенные раны никогда до конца не залечиваются, сколько бы лет ни прошло. Я думаю о тех таблетках, которые принимал, чтобы побороть свое чувство вины. А потом позволил себе успокоиться, посмотрев на все с точки зрения отца, которой он придерживался на протяжении многих лет, чтобы оправдать свое безобразное обращение с женщинами — обращение, которое всегда приводило меня в ужас. Внезапно меня затошнило, но не от того, что я был ранен, а от того, что осознал, что его насмешки и критические замечания в день вечеринки явились причиной моего поведения в ту ночь. И я вел себя, как он, еще задолго до этого, если быть честным с самим собой. Я использовал Уитни только для секса в течение многих месяцев, может быть, даже совратил ее в тот первый день, когда она пришла ко мне домой. И я ни на секунду не задумывался о ее молодости и уязвимости. Я так долго хотел Эмбер, что даже не обратил внимания на ее просьбу остановиться. В этот момент в моей голове звучал лишь голос отца, который говорил, что такая девушка, как она, никогда не захочет такого парня, как я. И я отчаянно хотел доказать ему, что он не прав. Я мог рассуждать на эти темы сколь угодно долго, но на самом деле Мейсон был прав, и слово «изнасилование» означало вступать в сексуальный контакт без согласия со стороны партнера, так что я определенно был насильником. Эмбер позволила мне многое до того момента, как я улегся на нее в той кровати. Она даже подзадоривала меня. Но она также просила меня подождать… остановиться. А я не послушал ее и все равно занялся с ней сексом. И после этого я был занят только тем, чтобы избавиться от чувства вины. Я хотел лишь одного — свалить вину на нее, чтобы не брать на себя ответственность.
