— Привет, Тайлер, — сказала секретарь Питера Джейн, когда подняла голову от бумаг и увидела меня. Она была невысокой худощавой женщиной около шестидесяти лет, носила очки в красной оправе, а ее седые волосы были постоянно всклокочены. — Как твое плечо?
— Лучше, спасибо, — ответил я, пытаясь улыбнуться, хотя мои губы дрожали. Перевязь, которую мне надели на руку тем утром в больнице в Монро, сняли неделю назад, и хотя рана все равно болела, тайленол помогал справляться с этой болью. Но всякий раз, когда я смотрел на ярко-красную кожу вокруг начавшегося образовываться струпа, я вспоминал лицо Эмбер за несколько мгновений перед тем, как она выстрелила в меня. В ее ввалившихся глазах читалась бешеная ярость и ненависть. Я вспоминал ужасную боль, которую причинил ей. И хотя я был в ужасе от того, что могло произойти дальше, меня поддерживал тот факт, что, по крайней мере, я сделал то, о чем Эмбер просила, — я дал то, в чем она нуждалась больше всего.
— Питер ждет тебя, — сказала Джейн, кивая головой в направлении его офиса. — Хочешь чего-нибудь выпить? Кофе или воды?
Я покачал головой:
— Нет, спасибо.
Меня интересовало, было ли ей тяжело, как женщине, когда ее босс представлял интересы такого клиента, как я, который признался в совершении изнасилования. Те несколько раз, когда я бывал в офисе Питера, она была предельно вежлива, но я не мог удержаться от мысли, что она, возможно, просто хорошая актриса. Я готов был поспорить, что, возвращаясь домой, она выпивала пару коктейлей, чтобы притупить отвращение к самым ужасным аспектам своей работы.
Я повернул направо и пошел по узкому коридору, который вел к офису Питера.
— Привет, — сказал я, входя в комнату и закрывая за собой дверь.
— Доброе утро, — поздоровался Питер.
Он поднялся из-за элегантного стола, сделанного из хрома и стекла, и обошел его, чтобы пожать мне руку. Он был немного ниже меня, чуть меньше шести футов, и у него было тело бывшего игрока университетской футбольной команды, который в последнее время проводил больше времени на диване, чем в тренажерном зале. Он сражался с редеющими волосами, носил синий костюм и сверкающие черные мокасины.
— Как дела?
— Я в порядке, — сказал я, опускаясь в стоявшее ближе к двери одно из двух черных кожаных кресел с высокими спинками. Но по-честному я должен был сказать, что я совсем не в порядке. Душа уходит в пятки при мысли, что я могу оказаться за решеткой. — Настолько, насколько это возможно, полагаю.
— Как мне известно, ты уже получил известие от своего капитана? — спросил Питер, возвращаясь на свое место напротив меня.
— Да, — сказал я, не в силах скрыть свою горечь. — Меня уволили.
Он позвонил несколько дней назад, после разговора с окружным прокурором, который сообщил ему о выдвинутых против меня обвинениях. Наш разговор был коротким, меньше двух минут, и в конце капитан сказал, что не желает больше видеть меня на станции — он поручит кому-нибудь очистить мой шкаф и перешлет мне вещи.
— Ну что ж, мы ждали этого, не так ли? По закону ты не можешь работать парамедиком, будучи сексуальным преступником.
— Знаю, — сказал я, передернувшись от слов «сексуальный преступник». Как бы я ни старался, я до сих пор не мог поверить, что превратился в «сексуального преступника». — Но от этого не легче. Эта работа была смыслом моей жизни. Это все, что у меня было.
Питер пожал плечами, и я выпрямился в кресле, чувствуя, как покраснело мое лицо от неожиданного приступа ярости, когда Питер пожатием плеч отмел мои страдания по поводу карьеры. Что будет, если кто-нибудь отнимет у него работу? Что он тогда почувствует?
«Ну, хватит уже об этом, — подумал я. — Питер здесь ни при чем. Ты сам начал эту историю. Ты пришел в полицейский участок и рассказал о том, что сделал».
Питер снова заговорил, и я сосредоточился на том, чтобы оставаться спокойным и невозмутимым.
— Итак, здесь уже лежит предложение признать свою вину с целью смягчения наказания, — сказал он, глядя на документы, лежавшие перед ним на столе. — Они изменят обвинение на изнасилование третьей степени, а не второй.
— А в чем разница? — спросил я, прерывая его. Он объяснял мне это при нашей первой встрече, но я не мог припомнить, в чем была разница.
— Вторая степень — это тяжкое уголовное преступление, по которому можно получить пожизненный срок и штраф в пятьдесят тысяч долларов, — сказал Питер, глядя на меня. — Третья степень — это менее тяжкое преступление, и это дает нам возможность получить меньший штраф и переговоры о гораздо меньшем сроке заключения, или вовсе об отмене его, учитывая обстоятельства изнасилования.
— Так ты провел переговоры?
— Да, — ответил Питер. — А поскольку ты честно признался во всем и подтвердил то, что говорила Эмбер в своем заявлении, они готовы дать тебе возможность избежать тюремного заключения в обмен на посещение двухгодичной программы по амбулаторному лечению лиц, совершивших преступления сексуального характера, и на выплату штрафа в десять тысяч долларов.
— Господи! — пробормотал я, стараясь проанализировать сказанное Питером.
Мне не придется отправляться за решетку, но следующие два года я буду вынужден каждый день проводить какое-то время в комнате психотерапевта и, возможно, в присутствии компании сексуальных маньяков. Мне придется каким-то образом достать десять тысяч долларов, чтобы заплатить штраф, невзирая на тот факт, что я только что лишился работы и потратил все сбережения на гонорар Питеру. Я знал, что мама будет помогать мне из последних сил, но после того, как она внесла залог, у нее не осталось лишних денег. На самом деле, в течение последних двух недель, устав от необходимости избегать встреч с Элен или Томом, она решила обратиться к агенту по недвижимости. И хотя ее дом был продан всего лишь через два дня после объявления о продаже, мама с трудом могла свести концы с концами. Денег хватило только на покупку маленькой квартиры с двумя спальнями в кондоминиуме рядом с Баркли-Виллидж, куда я планировал переехать вместе с ней, поскольку не мог больше платить за собственное жилье. Отец, узнав, что я пошел в полицию и во всем признался, отказывался разговаривать со мной и не предлагал никакой финансовой помощи. Хотя я не мог сказать, что его поведение было удивительным.
— Это отличное предложение, — сказал Питер, откинувшись на спинку стула. Он сложил руки на животе и посмотрел на меня холодными голубыми глазами. — Тебе повезло, что они не стали устраивать показательный процесс.
— Это я понял, — сказал я. — Но тем не менее двухгодичная программа лечения? Ты это серьезно? — мысленно я уже представил, как буду сидеть на одном из расставленных по кругу стульев среди отвратительных стариков с рябыми лицами и жидкими усами, слушая об ужасных вещах, которые они проделывали с женщинами или даже детьми. Я не мог представить себя в таком окружении. И не мог поверить, что они в чем-то похожи на меня. Я умоляющим взглядом посмотрел на Питера. — Это было всего лишь один раз. Я совершил ошибку, но я ясно отдаю себе в этом отчет, и я добровольно признался в этом. Разве это ничего не значит?
