Он говорил об интернете как о чужой стране. Вырвав из крыши клочок мха, он протер им колонну балюстрады.
– Теперь уже не имеет значения, в какой школе ты учился. Главное, сколько у тебя подписчиков на «Ютьюбе».
Он произнес это слово с презрением, дикарское слово, не заслуживающее ничего, кроме дикарского тона. Однако голос его задрожал так, что я испугалась: не собирается ли Генри заплакать?
И вот в чем загвоздка: в эту минуту я пожалела Генри. Вдруг забыла про Нел и про все, что произошло в тот день. Сидела на вершине огромного замка, посреди принадлежавших Генри обширных земель, тысячи миллионов его собственных кирпичей холодили мой зад, а я жалела Генри де Варленкура. Он верно сказал: он пытался удержать то, что уже невозможно было спасти. Я бы еще сильнее его пожалела, если б знала тогда, что ему не суждено дождаться своего часа и унаследовать Лонгкросс.
– Как жаль, что Шанель напугалась, – сказал он. – Я чувствую себя виноватым, она же у меня в гостях.
Голос его звучал вполне искренне.
– Возможно, дело в том… не знаю, тебе кто-нибудь уже говорил… может быть, это из-за того…
Хорошие манеры боролись в нем с потребностью оправдаться.
Я поспешила на выручку:
– Не те дни. Да. Куксон мне сказал.
Он уловил мою интонацию:
– Ты с этим не согласна?
Я уткнулась подбородком в колени.
– Ты хотя бы иногда смотришь кино? – спросила я. – Или монастырский устав Средневековцев это запрещает?
– Фильмы я смотрю. Нечасто, но бывает. – В голосе его послышалось удивление, но не слишком сильное.
– А фильм «На охоте» видел?
– Нет, – вежливо ответил Генри. – Этот фильм я не видел.
– Действие происходит в большом замке, вроде этого, накануне Первой мировой войны. Хозяин замка с гостями отправился на охоту, а маленький внук лорда остался дома. У внука была ручная утка, с самого начала нам показывают утку и как мальчик с ней подружился.
Вдруг подул ветерок, и я плотнее завернулась во фрак Генри.
– Нам все время показывают уточку, то она входит прямо во время чаепития в гостиную, то еще что-то – знаешь, чтобы зритель умилялся. И разумеется, утка исчезает как раз перед тем, как начинается охота, и малыш расстроен, он вместе с няней отправляется на поиски, и ты все время думаешь: «Конечно же, утка не доживет до конца фильма. Она превратится в кучку перьев, и ребенок будет рыдать, и кассовые сборы зашкалят, у всех глаза на мокром месте, это предвестие бойни Первой мировой и так далее».
– А что произошло в итоге?
– Ну, утка-то уцелела. Но на последней охоте, под конец выходного дня, погиб человек. Крестьянин, оказавшийся не в том месте не в то время.
Долгое молчание. Потом Генри заговорил.
– Даю тебе честное слово, – сказал он, – честное слово джентльмена: тебя не застрелят. И Шанель тоже.
Голос его звучал вполне искренне.
– Кстати, – продолжал он, – вот что могу тебе предложить: хочешь утром отдохнуть, пока мы начнем стрелять по птицам? Ты вовсе не обязана в этом участвовать. Можем встретиться за ланчем после первого раунда.
– Как в старину? – поддразнила я.
– Да, – чуть смущенно ответил он. – Я старался не показаться тебе сексистом. Думал больше о твоем состоянии, а не о древних традициях. Охотники встают в шесть. Шанель пережила сильное потрясение, вероятно, ей захочется поспать дольше. Ты тоже могла бы утром отлежаться, и вы присоединитесь к нам за ланчем.
Было уже за полночь. Предложение поваляться в постели и, как я предполагала, получить завтрак в кровать выглядело соблазнительно.
– О’кей, – сказала я.
– Значит, это мы уладили, – сказал он (столько слов требуется Средневековцам там, где мне достаточно краткого о’кей). – Лара приедет за тобой в полдень.
Третья сирена. Интересно, какая роль отводится ей. Может быть, это шампанское лунного света бросилось мне в голову: отчего-то я расхрабрилась.
– Лара очень красива, – сказала я. Это вполне соответствовало истине.
Генри обернулся и обеими ладонями сжал мое лицо.
– Ты красивее, – сказал он.
Попробуйте придумать, что делать со своим лицом, когда кто-то сжимает его ладонями и говорит такое. Не то чтобы я не любила комплименты – но я уверена, что выражение лица у меня в тот момент было предурацкое.
– Ты из них всех самая красивая, – сказал он.
И я растаяла. Эти слова – они же точно из волшебной сказки. Так романтично… И все же я должна была его одернуть.
– Разве ты и Лара… – Как это называется на его вельможном наречии? – Не встречаетесь?
Его лицо оказалось вдруг совсем близко, вплотную к моему.
– Больше нет, – сказал Генри де Варленкур и поцеловал меня прямо в губы.
СТРЕЛЬБЪ
Глава 17
Как со мной обычно случается, если я планирую отоспаться, проснулась я слишком рано.
Лежала в сумрачном свете, Джеффри следил со мной, а я думала О Поцелуе Который Значил Так Много Что Все Слова Надо Писать С Больших Букв. Я проиграла этот Поцелуй в памяти примерно сто раз, потом тщательно, до секунды, восстановила в памяти, как Генри провожал меня – истинный джентльмен – до порога моей комнаты, снова поцеловал на том самом пороге и пожелал спокойной ночи.
Теперь я засомневалась, не пьяный ли то был поцелуй, но Генри казался совершенно трезвым. Может быть, виной всему драматические события дня, наконец-то отпустившее напряжение? Но ощущалось совсем не так – ведь мог же он пойти к Ларе? «Ты самая красивая из них», – сказал он. Я упивалась комплиментом, но тут другая мысль смутила меня. Захочет ли Генри – ну, вы понимаете – большего? Мы застряли тут до конца выходных. Родителей с нами не было, у каждого своя комната, а тем взрослым, которые были при нас, сами ребята и приказывали, а не наоборот. В животе совсем поплохело, я прижала руки к тому месту под мягкой тканью пижамы, где как-то странно что-то трепетало. Что, если наступит момент, когда Генри не скажет «спокойной ночи» и не уйдет, но переступит порог «Лоутера»? Что, если он перестанет быть джентльменом?
Эта мысль так пугала – и так будоражила, – что я внезапно проснулась и вынуждена была встать.
– Доброе утро, Джеффри, – сказала я голове оленя и подошла к окну, чтобы отдернуть шторы.
Вид передо мной предстал совсем не такой, как накануне. Все еще красиво до невозможности, но небо посерело, его затянули тучи: один из таких дней, когда если не идет дождь, так скоро пойдет.
Часы-дворецкий на камине показывали семь часов утра. Я застонала.
Из комнаты Нел я вышла после полуночи, и богу одному известно, который был час, когда Генри привел меня обратно в «Лоутер». Я, наверное, совсем не спала.
