Мне вспомнился Данстен. Вряд ли он думал обо мне.
Порой мои мысли покидали трассу, крутились вокруг маленьких черных девочек, их драгоценного одеяла. Я его даже не сложила. Не поблагодарила их. Воображала, будто повела себя достойно, пройдя по голой твердой земле и аккуратно положив одеяло к их ногам. Я съела кофеиновых таблеток и изюма.
В «эф-джей холдене» было нераздельное переднее сиденье, и мой штурман порой сильно прижимался к картонной коробке. Я думала о маленьком мальчике и что мы должны с ним сделать. Думала, что Баххубер хотел меня. Я была в этом уверена. Нельзя находиться так близко к человеку и не думать о таких вещах. Я лежала в постели и слушала его с сестрой и воображала то, чего не следовало.
Он тоже был на кофеине. Он выл волком о гигантском змее, толстом, как нефтяная бочка. Он видел то, чего не было, сообщал об аборигенах, бегущих вдоль дороги в длинных белых рубашках.
Мы чуть не пропустили дренажную трубу. Белые семена бакхариса летали в темноте, словно перья из разорванных подушек. Именно эти семена принесли мне моих малышей. Я никогда не жалела об этом, никогда не желала большего. Я никогда не ожидала, что буду столько смеяться, так чувствовать, и мы делали с нашими телами нечто невообразимое. Он был первым человеком на земле, приникшим туда ртом. Я думала, он изобрел это.
Что он задумал, женившись на мне? Он учил меня водить. Он был успешен и весел, но кто угадает, что происходит в голове у другого человека. Он носил рубашки с длинным рукавом, всегда застегнутые, чтобы скрыть шрамы. Сигаретные ожоги. Их видела только я, я плакала над ними в нашу первую брачную ночь. Поэтому он так сверкает, поняла я тогда. Поэтому он шутит. Я прижала его прекрасную голову к груди и не представляла масштабов ущерба.
Мы никогда не говорили о том, что с ним делали, и он рассказывал о своих ранах не больше, чем о своей матери. Виновником был либо сам Дэн с его бесконечными сигаретами, либо священники и холостяки, с которыми Дэн его оставлял. Сколько шрамов нужно, чтобы научить клиента водить? Это сделало его таким хитрым?
Я думала, что моя задача – спасти мужа от его беспомощной сыновней любви. Я была его женой, его защитницей. Я всегда хранила эту священную клятву. Но когда он захотел бросить «Редекс» ради того жестокого хвастуна – нет, нет, ни за что.
Я сломала рессору на обнаженной породе в 38,9 мили от Клонкарри, четко обозначенной. А почему меня не предупредили? Потому что Баххубер переел кофеина и видел мегафауну. Что это было?
Чтобы починить рессору, нужно сделать так, как учил Коротышка, когда мы лежали под машиной вместе. Мы были близки по необходимости, плечо к плечу, снимали стремянку с маслянистой рессоры. Не могло быть никаких церемоний, когда он подставлял кусок дерева между ушком рессоры и землей, и его грубая рука терлась о мою щеку, и затем мы натягивали рессору и тянули ушко вдоль деревяшки до тех пор, когда можно было вставить стремянку, и тогда мои губы были на его губах. Боже правый, довольно, не выдержу больше и тридцати секунд.
– Мы никогда не заговорим об этом.
Он вновь стал выкрикивать РЕШЕТКА, и ПОВОРОТ, и РУЧЕЙ, и двумя часами позже мы подъехали к контрольному пункту Маунт-Айзы, и только масляное пятно на моей груди могло поведать сказ о тех минутах, и тогда Баххубер положил руку мне повыше попы и крепко притянул к себе. Мы зарегистрировались. Затем я была леди-босс, раздавала приказы и заправлялась. Проверила компрессионный тормоз двигателя, что оказалось пустой тратой денег. Водители «Редекса» с узкими талиями и закатанными рукавами выглядели гораздо менее холеными, чем когда мы их видели в последний раз. Они махали нам. Мы делали вид, будто Коротышка спит на заднем сиденье. Я нашла телеграфиста по имени мистер Гилберт, работавшего допоздна ради водителей. Написала: КОРОТЫШКЕ БОБСУ ПОХОРОННОЕ АГЕНСТВО МЭССОН, ЧАРТЕРЗ-ТАУЭРЗ. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ПРОСТИ ПРИБУДУ ДАРВИН ЗАВТРА.
Штурман уснул под машиной, а я на заднем сиденье, это видели все.
Утром с почты я позвонила детям. Беверли утешала. Мистер Гилберт вышел из-за угла, чтобы доставить телеграмму от Коротышки. НЕ ВЪЕЗЖАЙ В ПУНКТ ДАРВИНА ЖДИ У ВОДОЗАБОРА РУЧЬЯ БЕРРИ 181,1 МИЛИ НА КАРТЕ Т-Д 14. К. БОБС.
Я подумала, слава богу. Он едет забрать меня, но как он заплатит за самолет? Я телеграфировала МЫ НЕ ПОТЕРЯЛИ БАЛЛОВ, но не потратилась на ЛЮБЛЮ.
В кемпинге были открытые души. Там я подглядела полуголого Баххубера. Жуткий шрам, ободранная плоть, рана, сделанная чем-то вроде ложки для арбуза.
Я скатала пальто и одеяла на заднем сиденье, чтобы на контрольном пункте решили, будто третий член команды просто спит. Нам помогли завестись какие-то чернокожие, которым мы заплатили десять шиллингов, но они решили, что этого мало.
Когда мы выехали из Маунт-Айзы, штурман прикоснулся к моей щеке тыльной стороной широкой ладони.
– Не воображай себе, – сказала я.
«Ягуар» проехал мимо со скоростью девяносто миль в час. Я буду жать газ до отказа до отметки 181,1 МИЛИ НА КАРТЕ, что бы там ни случилось.
5
Баххубер был нервным водителем. Только доброта вынудила его предложить сесть за руль между Маунт-Айзой и Дарвином. Дорога была асфальтовая, как он заметил. И я ему позволила, мне пришлось. Сама виновата, что пришлось гнать часами, не сомкнув глаз. Я теряла время. Меня замедляли стада скота, четыреста голов зараз, по пути на корабль в Дарвине, а следовательно, и к своей смерти. Наша средняя скорость должна была составлять 44 м/ч, но нельзя ехать через стадо, а пастухи-аборигены вели их с той скоростью, с какой им хотелось.
Животные уходили с дороги ночью, но все равно оставались одинокие бычки, и кенгуру, и призраки, видимые только моему штурману. Он сказал, что земля когда-то была населена валлаби двадцати футов ростом.
Когда мы подъехали к Дарвину, меня вновь затормозил скот. Их эскорт из мясных мух присел попировать на моем потном лице. В их компании я въехала на место рандеву, указанное в телеграмме: У ВОДОЗАБОРА РУЧЬЯ БЕРРИ 181,1 МИЛЯ НА КАРТЕ Т-Д 14. Тут я и остановила машину.
Из-за чертова реле-регулятора мне пришлось оставить двигатель включенным. Я ждала. Не видела ничего, кроме красной земли, одинокого забора с колючей проволокой, набора старых знаков АЭРОДРОМ ЛИВИНГСТОН, ХАМПТИ-ДУ НЕ СЮДА
[91], которые я не понимала. Еще был знак ПИЛОТСКАЯ СТОЛОВАЯ, открытый гараж, задушенный алламандой с яркими зелеными и желтыми цветами. Должно быть, тут погибли мальчики, японские или австралийские, или и те и другие, а теперь в их так называемую пилотскую столовую вторглась толпа чернокожих и негритят. Быки и погонщики шли мимо.
Итак, я ждала мужа. Быки натыкались на машину, и я чувствовала их теплое, мягкое касание. Проходящие аборигены-пастухи не знали, что эта потная белая женщина всегда может почти безошибочно оценить быка.
Мы чесались и били мух, а минуты шли. Наконец к нам подъехал автомобиль, фары светили сквозь пыль. Неужели это он, в «фольксвагене»? Он остановился впереди, нос к носу.
