Поведение супруги не оставило ему выбора. Её и предыдущий визиты, фаршировка его жилья атрибутами скрытого контроля ясно давали понять: у заказчиков этого безобразия много денег, но потратили они их на дилетантов. Козырный интерес сосредоточен в его рюкзаке. О великокняжеском кирпиче к настоящему моменту знали только двое — профессор Фролов и Лена. Кому и зачем он успел о нём рассказать? Эта тема подождёт до возвращения леди стоматолога, когда её можно будет прижать покрепче, хотя влечение к этому произведению искусства пластических хирургов он уже не испытывал. Лену как версию активизировать вряд ли стоит: её сообщники, будь они в наличии, могли бы с боем отнять содержимое рюкзака в тот момент, когда она водила его по закоулкам заповедной Казённой слободы. Если только это не было тонкой инсценировкой!.. Но это голубоглазое чудо, волшебным голоском поющее про Рюрика и Ромула, — мозг преступной группировки, орудующей по древностям? Да быть того не может. Интуиция подсказывала ему: думать о новой знакомой можно как об участнике дела, но только не подозревать.
На данный момент методом исключения выходит, что профессор Фролов — ключ к пониманию причин и следствий. Пока всё сходится с предположениями аналитиков, изложенными в той самой синей папке с тесёмочками.
«Пяток жучков ещё куда ни шло… Но видеокамера, какие ставят жёны для поимки мужей с поличным с домработницами или на садисток-нянь по заказу родителей — частные детективы? Моя уже не благоверная вместе со своим пузаном — просто карикатурные персонажи, — размышлял Михаил, не мешкая, скачивая из смартфона супруги контакты через ноутбук на флэшку, — это никак не работа спецслужб. Те наблюдают, а эти толкотню затеяли. Не иначе, она начнёт торговаться из-за рюкзака, как только приедет с бумагой. Выходит, что тут действуют две конкурирующие фирмы. Как минимум… И пока они друг другу только мешают, из этой кучи малы надо выбираться».
«Вот, а теперь самое главное, — сказал майор сам себе и облизал губы, — сколько же ты стоишь сам по себе, если воришки не поскупились снимать кино? Что ж, идея хорошая, мы её позаимствуем».
Примостив на графин включённый на видеозапись фотоаппарат, что за годы верной службы объездил с его матерью все экскурсионные маршруты в цивилизованной части континента, Михаил вытащил из рюкзака махровый кулёк. Лев, хватающий зубами упитанного питона, был расколот трещиной примерно посередине вдоль длинной стороны кирпича. Внутренне попросив прощения у всех на свете археологов за вопиющее варварство, поднатужился и стал разламывать древнюю обожжённую керамику, как чёрствый хлеб. Не сразу, чуть раскрошившись, кирпич поддался и раскололся, как скорлупа, на две половинки, выпустив наружу тусклую старую бронзу, позеленевшую лишь с одного конца, обращённого к воздуху. «Игла в утке, утка в зайце…». Половина дела была сделана, но меньшая половина. Время, однако, утекало с удручающей скоростью. Продолговатый цилиндр толщиной с парниковый огурец с одной стороны как бы был закрыт крышкой. Припомнив из учёбы, что ходовая резьба на поверхности тел вращения была изобретена всё-таки позже эпохи русского возрождения, Михаил попробовал просто потянуть с одного конца. Крышка даже не подумала сдвигаться. В холодильнике как по заказу нашлась бутылка оливкового масла. Микроскопическим зазорам оно, к счастью, пришлось по вкусу. Нажав ещё сильнее, ему удалось разъединить две части внутреннего бронзового саркофага, а потом пинцетом вытащить следующую часть матрёшки — пакет из промасленной бумаги, скреплённый алой сургучной печатью. Но теперь уже не со львом, а двуглавым орлом с опущенными вниз крыльями. Символом византийской империи. Понимая, что соприкосновение с воздухом может быть для содержимого пакета весьма губительным, он моментально сунул извлечённое из-под спуда эпох нечто в целлофановый пакет, какие следователи используют для помещения улик и сразу же соединил пальцами его края. Теперь можно было подумать, как весь конструктор собрать снова воедино, скрыв следы вскрытия. «Пусть думают, что содержимое истлело от времени», — решил он, сжёг в пепельнице кусок газеты и засыпал в бронзовый тубус. Сургуч с бутылки фирменного коньяка пригодился для запечатывания металлического саркофага, а керамические половинки соединила изрядная порция клея «момент». Кажется, успел!..
К тому моменту, как на лестничной площадке раздался цокот шпилек, рюкзак с махровым кульком снова небрежно валялся на диване, а флэшка со всей информацией временно реквизированного смартфона соседствовала во внутреннем кармане парадного кителя майора с посланием древнего автора. Бывший муж встретил запыхавшуюся женщину, барабаня пальцем по косяку двери. В белой рубашке с военным галстуком на резинке он был неотразим.
— Отдай мои вещи! — резким движением она сунула ему под нос файл с гербовой бумагой, оформившей её свободу от материнских обязанностей, — у меня мало времени, ты получил, что хотел?
— Не совсем, дорогая, — ирония в ответ заставила её зашипеть от гнева, — нам ещё есть что обсудить, правда? Во-первых, в соответствии с изложенным тут изменением гражданско-правового статуса, ты к ребёнку не имеешь уже никакого отношения. Её, мой и мамы моей телефон я у тебя стёр. Это раз. Во-вторых, дверь ты без моей помощи открыть не сможешь, так что смыться не пытайся. А теперь, — он крепко взял её за локоть, — объясни, это что ещё за кинематограф, а? Кто мне тут насекомых развёл во всех углах?
— Каких ещё насекомых? — завизжала Марина, — Пусти, мне больно!
— Вот это что? — видеокамера, втиснутая между двумя томами О’Генри перестала снимать беломраморные бёдра богини любви, вид сзади, полетела на линолеум прихожей и была разбита каблуком военного ботинка. — Жучки!
— Миша, Миша… Успокойся, пожалуйста! — казалось, что убедившись в прекращении репортажа, неудавшаяся шпионка задышала свободнее, — кашне моё на вешалке в прихожей оставила специально, когда вещи забирала. Были со мной из службы безопасности приятеля шефа моего двое. Они поставили камеру… Им нужна была старинная вещь, сказали, ты с собой носишь! А мне деньги очень нужны, Миша, умоляю тебя, на операцию. Ну, пожалуйста…
— Тебе вот это нужно? — майор вытащил из рюкзака кирпич и показал бывшей супруге, на его счастье, универсальный клей оправдал ожидания, — а операция, надо думать, по наращиванию вымени? Да, ты ещё на колени пади! Хорошо, я отдам тебе этот хлам. Но при одном условии. Мы прямо сейчас едем за нашей дочерью, и чтобы духу твоего больше близко не было!
Через несколько минут, рыкнув двигателем, на улицу Менжинского выехал вишнёвый «Опель», на пассажирском сидении которого рыжеволосая ухоженная женщина изо всех сил пыталась подправить нарушенный суетой макияж, за рулём сидел бритоголовый загорелый военный, а сзади аккуратно лежал целлофановый пакет с завёрнутым в махровые полотенца кирпичом.
«Сестру я уже предупредил, дочь она вечером отвезёт за город, пусть проводит каникулы с двоюродными братьями, а не носит за матерью пакеты по бутикам, — размышлял Михаил по дороге, — операцию «детский сад» таким образом можно считать завершённой».
Он был зол чрезвычайно. Зол не той гневной мужской истерикой, когда педаль газа стремится в пол, а источник проблемы хочется просто придушить и бросить в ближайшем березняке. Эти эмоции, как правила, быстро стынут в запотевшей стопке водки или выталкиваются о боксёрскую грушу. Опытный разведчик вытерпел идиотский уровень «спецоперации», в которую втянули его бывшая супруга с её оборотистым дантистом только ради того, чтобы раз и навсегда закрыть семейный казус. Дочь-подросток буквально взвыла, когда подслеповатая отечественная фемида по привычке «присудила» при разводе ребёнка матери, основываясь на том, что отец по долгу службы заниматься ей не может. В реально жизни юная девушка уже несколько лет росла в семье его родной сестры, овдовевшей вскоре после рождения близнецов, когда муж заснул за рулём и вылетел ночью на встречную полосу. Мудрая сестра взяла себя в руки ради сыновей и посвятила им жизнь. Мальчики росли славными и довольно быстро начали называть папой родного дядю, его, Михаила. Того, кто воспитывал. Белокурые, вихрастые, непоседливые, они впитывали науку самозащиты и справедливости жадно, быстро перестав развлекаться обычной чепухой, вроде бросания в унитаз карбида. Неуёмную энергию юной крови и азарт отлично поглощало участие в движении поисковиков и секции боевых единоборств. Поэтому и младшей кузине с ними было весело и безопасно. В прошлые выходные, взяв всю троицу поудить рыбу спозаранку на Истре, он был сильно расстроен, когда совсем не слезливая девочка вдруг порывисто воткнула лицо ему в грудь, и намочила ткань куртки своим стиснутым горем: «папа… я не хочу быть куклой, не хочу ногти каждую неделю переодевать. О чём они говорят, когда арт-дизайнер им локоны выкладывает, ты знаешь?.. Я хочу встретить парня, такого как ты. И чтобы любовь одна и на всю жизнь, как у нашей мамы с дядей Максимом. А мамаригиа когда ресницы завивала, учила меня, что внешность — это наш капитал, а замуж надо ходить столько раз, сколько за это платят…». Нагиамама. Вот так, слившимся словом, братья и она называли его сестру. Ту, что не спала ночами, когда все трое хворали. Ту, что насмерть сцеплялась с учителями и приучила детей к тому, что любое развлечение куда радостнее, когда ты на совесть выполнил свою работу. Будь то домашнее задание по тригонометрии или скашивание травы у забора.
