В конце июля на собственный день рожденья меня смыло из Москвы дальше по течению — в Нижний. И там с самого утра я уже «соблазняла малых сих» на базе у нижегородского гения Паяльника:
— «Евангелие от экстремиста» Романа Коноплева — правильная книга. Там вся эта эсхатологическая национал-большевистская тоска прописана просто апокалиптично.
Исключительно правильный, чистый и светлый студент и музыкант Паяльник (потом вдруг начавший стремительно приобретать блистательную стальную заточку) недоуменно смотрел на меня.
— Но у нас ведь тут, например, нет никакой тоски…
«Спроси у Елькина, как он «под реальным колпаком» пережил эту зиму…» — подумала я, а ему сказала:
— А я уже заметила, что вы здесь как-то не совсем буквально следуете генеральной линии партии. Лозунг: «Да, Смерть!» кто придумал? То-то…
А про себя добавила: «А ты ведь и в Бункере даже ни разу не был?..»
Бразилия внутри
Через плечо Соловья я заглянула в июльскую «Лимонку» — и обомлела. На последней полосе красовалось абсолютное подтверждение моей дикой теории об апокалиптическом характере БРАЗИЛИИ, в то лето настырно лезшей изо всех щелей. Это была рецензия на фильм «БРАЗИЛИЯ»! Черт… Эта сволочь была уже повсюду.
Утверждалось, что этот фильм Терри Гильяма («Страх и ненависть в Лас-Вегасе» — его же фильм) «должен посмотреть каждый, кто ненавидит государство. Каждый, кто никогда об этом не задумывался. Первых фильм приведет на баррикады. Вторых — напугает и заставит, возможно впервые в жизни, осознать, что все не так радужно, как в рекламе и новостях ангажированных телеканалов.
«Бразилия» — это смертельно опасная прививка реальности… Весь потаенный абсурд нашего общества вынесен на поверхность. Жестокость и тотальное насилие, на которое в реальности наброшена полупрозрачная паранджа «демократии», «прав человека», здесь ничем не прикрыты. В то же время в «Бразилии» Гильям с поразительной тонкостью отвечает на проклятый вопрос всех теоретиков революции и бунта. Почему человек позволяет издеваться над собой? Почему безропотно принимает навязанные правила игры, где он — заведомо проигравший, пушечное мясо — но никак не человек?..
Самый сильный образ фильма: Система — как вязкая стена. Она тянется за героем, обнимает за ноги и по-бабьи причитает: «Не уходи!» Очень жалобно. Очень душевно и по-домашнему уютно. ТАК, что сразу и чиновники-маньяки, и палачи в резиновых масках уходят на второй план. И хочется поддаться уговорам, расслабиться и позволить делать с собой все, что угодно.
Почему люди не бунтуют? Потому что им — вопреки здравому смыслу и простому инстинкту самосохранения — УЮТНО в Системе. Потому что Система создана под формат маленьких людей.
Изменить ничего нельзя…»
Наталья Ключарева
Я спустилась в метро. Я уже знала, что увижу напротив входа…
БРАЗИЛИЯ БЛИЖЕ, ЧЕМ ТЫ ДУМАЕШЬ…
Да, спасибо, я это уже уяснила…
На пачках сигарет, которые курил Соловей, все было прописано еще конкретнее: «БРАЗИЛИЯ ВНУТРИ?»
Невыносимая легкость бытия… И эта… как ее… мать ее… эсхатология…
Глава 4
Монстрофилия
Кошка сама выбирает себе хозяина. Но надо еще заставить его им стать. Гибкая, тугая, немного опасная, своенравная чужая жизнь, сужая круги, подбирается к нему. И замирает в миллиметре от его пальцев. Он сам должен взять ее рукой хозяина. Это будет момент его поражения — и ее триумфа…
Отвертка
— Веришь, нет? Я безумно рада тебя видеть…
В день моего приезда Тишин забил со мной на вечер стрелу в метро, туда же подтянулся и Соловей. Все вместе отправились к Тишину.
Это было лето, все было стремительно и легко…
— А ты ведь мне тогда сразу понравился…
Сервировка тишинского кухонного стола состояла из стопы газет и бумаг, пепельницы — и красивой разборной отвертки. У меня тяга к оружию. Если на столе есть нож, я обязательно его возьму. Если мне скучно и хочется что-то крутить в руках, я возьму нож. Сейчас я крутила отвертку. Слишком символичную для нас двоих отвертку… И, осторожно забавляясь, как будто включилась в опасную игру с огнем, вкрадчиво рассматривала Соловья.
— Я как глянула: ничего себе! Вот это, я понимаю, мужик! Вот это — по-нашему! Вот это — реальная тема! Все, думаю, однозначно наш человек! Ну да, все правильно: бешеный хохол, хохлы — самые лютые мужики!.. Когда? Когда ты схватился за нож!..
— Да! Конечно! Я именно так сразу и понял. Ты нашла самый убедительный способ показать мне, что я тебе понравился!
Мы откровенно развлекались, вороша прошлое. И в то же время аккуратно выясняли отношения, теперь уже настороженно приглядываясь друг к другу. Вопросительно, с весьма неоднозначным чувством. Нет, все вроде бы было совсем неплохо, вся пена тех событий осела… Но нам действительно надо было поговорить.
— Ну, извини, я же не могла перед таким мужчиной ударить в грязь лицом! Мне же надо было как-то соответствовать, продемонстрировать, что я тоже не просто так в этой жизни нарисовалась!..
Место Соловья было крайне неудачным. С его точки зрения. По причине абсолютно сакраментальной для нас двоих отвертки, прочно обосновавшейся у меня в руках. Он сидел в углу, задвинутый столом. А выход из-за стола своим циничным поджарым узким телом перегораживала я. Дикая женщина, веселящаяся неизвестно отчего, с нехорошим блеском в глазах от нахлынувших опасных воспоминаний — и отпитого алкоголя из его банки. И… с как будто выхваченной из прошлого отверткой. То, что ему неуютно, вдруг резко обозначилось в его глазах.
— А сейчас отвертка тебе зачем?
Я проследила взглядом за совершенно разоблачительными движениями собственных пальцев. Нервно и упорно — так кошка стегает воздух плетью-хвостом — они разглаживали и без того идеально ровную сталь до неприличия символичного предмета. И нехорошо хохотнула.
— Фрейдист сейчас бы умер со смеху от этих моих жестов…
— Да и не фрейдист тоже… — так же нехорошо усмехнулся он в ответ.
Черт… Нельзя быть такой откровенной… Я быстро отложила свою игрушку.
— Ты что, совсем не пьешь? — слегка недоумевал Соловей. Я смотрела на него с сожалением. Я всегда с большим сожалением смотрю на людей, порывающихся меня напоить: «Не знаете, о чем просите… Не будите во мне зверя…» Кажется, мало кто догадывается об истинных причинах моего якобы целомудренного хронического непьянства.
— А ты справишься со мной — пьяной? — с холодной насмешкой бросила я ему в ответ. В его среде именно у него ужасающая репутация самого беспробудного алкаша и чудовищного дебошира. Но сегодня он мог отдохнуть. Сегодня алкоголь уже попал мне в кровь — и ему оставалось только подчиниться. Сегодня был не его день…
