Маньяк маньяка схватит наверняка…
Странно, правда? Ведь только что я его ненавидела. И щадить его не намеревалась.
Но настоящая свобода — это свобода от собственных желаний. И от собственной логики.
Вот тогда появляется необходимая гибкость. А ненависть — слишком окостеневшее, слишком твердокаменное и неподъемное, слишком удушающее чувство. Насколько тебе самому становится легче, если удается ее отбросить.
Никто же не просит при этом отпускать от себя еще и жертву. И на самом деле, лаская взглядом свою слегка помилованную «цель», в этот момент просто подбираешься к ней поближе. В живом виде она может принести больше пользы. А исполнить задуманное никогда не поздно. Ненависть и месть срока давности не имеют…
Абсолютная власть
И он обрушился мне сразу в кровь. Я прикипела к нему мгновенно…
Я была еще свободным зверем, когда с коварным блаженством осторожно подбиралась к собственной добыче.
Но когда я резко вскрикнула от боли, когда его зубы вдруг с силой сомкнулись на моей коже… Я задохнулась: это был абсолютно подчиняющий жест. Восхитительно подчиняющий. Бесповоротно. С этой минуты теперь он был здесь зверем. А я повисла безжизненной марионеткой с переломленной шеей.
Но я только выдохнула с восторгом: да ты действительно зверь… Я в тебе не ошиблась. В тебе действительно есть эта дикая власть. И я слишком сильно хочу насладиться зрелищем этой власти…
И это смело последние преграды. Когда другой человек — всего лишь другой человек. Когда ты еще смотришь с прохладцей на всю ситуацию вялого флирта: то ли мне это надо, то ли нет… Все. Теперь мне было НАДО. Теперь он мгновенно стал для меня слишком близким, слишком моим человеком. Я нашла своего зверя…
— Позволь мне рядом с тобой греться…
Это был уже мой мужчина. Я свернулась рядом теплым клубком, осторожно нашла виском его плечо. В темноте вырисовывался его слишком независимый, слишком холодно-отчужденный профиль. Это была самая безумная идея: искать в нем хоть отблески какого-то тепла. Все равно что пытаться греться от спички. Все больше сжиматься, скорчившись возле микроскопического огня. И именно сейчас и начиная чувствовать тиски холода. Мне и так в этой жизни было не холодно. А без него мне было просто теплее…
«Без него» — это был последний раз, когда мне было тепло… Когда я принадлежала себе…
Больше я себе не принадлежала…
Но то, что я чувствовала, почуяла возле него, — это было не тепло. Это была какая-то пульсация боли. И мне была нужна именно эта его боль…
Наверное, со мной и правда что-то не так. Я действительно греюсь на чужом пожаре.
Согласно купленных билетов
Самое сложное рядом с ним — успеть почувствовать, что тебя начало затягивать. Вовлекать в его орбиту. Подчинять его воле. Это происходит слишком мягко, слишком незаметно. И слишком непоправимо. Муха только коснулась паутины — а по телу уже потек парализующий яд паука…
Впрочем, не все так просто. Если вы читаете этот текст, значит, еще большой вопрос, кто из нас двоих оказался пауком…
Но тогда… Тогда я очень сильно дрогнула перед ним. Чтобы проникнуть в его орбиту, надо было полностью поломать свою… Он был человеком совершенно иного порядка. Из слишком далеких, неизвестных мне, недостижимых для меня сфер. Слишком взрослый, слишком отточенный, слишком неприступный, слишком круто завернувший свою жизнь. Слишком глухо задраенный со всех сторон. Но слишком многое бурлило у него внутри. И я чувствовала, что должна увидеть, что там…
Передо мной был блестящий мужчина, взгляд которого по-прежнему был устремлен в ад… Ну вот, собственно, исчерпывающий портрет моего идеала.
Рядом с ним у меня была одна задача: не сломаться. Я знала: нельзя поддаваться такому. Но он был безоговорочно сильнее меня. И с ним я ситуацией не владела. На чужой территории зависимость от хозяина сильно смахивает на рабство…
У него была странная власть — затаенная, и оттого только еще более опасная. Опасная тем, что подчиняла себе незаметно. Но не оставляла выбора, согласна ты ему подчиниться — или нет. Если ты хоть краем ногтя, хоть тенью от каблука попадала в его орбиту, ты должна была подчиниться. В этом было что-то почти пещерное. Когда вот он — да, он — мужик. А ты… ты…
И я его почти боялась. Сильно опасалась, скажем так. Во многом это был страх неизвестности. Было не понятно, чем обернется его грозовое молчание. Когда он на тебя сорвется. Когда он тебя прогонит…
А противопоставить этому ты не властна ничего… Рядом с ним я скользила, как по тонкому льду, я чувствовала постоянную сковывающую опасность. Любое движение грозило обвалом. Я привыкла сама всегда продавливать свою волю. Но только не в мире этого мужчины.
Он опутывал меня пугливой, почти детской неуверенностью, набрасывая петлю за петлей. Казалось, самым верным способом выжить рядом с ним было — перестать существовать. И я сдавала себя ему постепенно — и стремительно. Как пауку с его ядом. Слишком меня тянула его блестящая паутина…
Слишком шикарный был мужчина, чтобы, однажды оказавшись рядом, себя уже можно было помыслить без него. Дорогого стоила сама возможность почувствовать на себе его власть. Он ведь постоянно пытался лишить меня даже этого права. И я уже ловила всплески жестокости, как крупицы тепла…
Это надо уметь. Принуждать, когда тебя и так боготворят. Заставлять задыхаться от боли, когда уже срывается дыхание от счастья… Все во мне глухо восставало. Я не терплю принуждения. Это в любви-то… Он опять хотел отпора? Но для этого меня надо было уже начать топтать. Я не знала мужчины желаннее. Я смотрела на него с болезненным… почти больным… причиняющим иссушающую боль восхищением. Он оставался для меня абсолютно недосягаем. Даже сейчас. Именно сейчас… Этот сгусток необъяснимой ненависти, терзающий меня, утверждая свою власть. Вымещающий на мне свою власть. Я была рядом с ним оробевшим ребенком, я боялась поднять глаза на его побелевшее, нечеловечески яростное лицо. Я подчинялась раз и навсегда. И знала почему. Резко вонзенная боль хлестала плетью — и обдавала волной оглушительного наслаждения… «Ты не со мной занимался любовью. — А с кем же я это делал? — Ты и не занимался любовью…» Цитата из любимого фильма про маньяков…
Все было бы проще, если бы это была просто грубость. Если бы не… мгновения настоящего тепла. Вот что было тем самым ядом. Я собирала эти мгновения по крупицам. И они стремительно спаивались в горячий слиток. На котором уже воспаленно и горько проступало безнадежное слово… любовь…
Любовь — это то, чем занимается твоя женщина, когда ты ее просто…
…Он спал, обхватив меня рукой, впустив чужого — своего! — человека в святая святых. В не подвластное никому непроницаемое пространство своего тяжелого сна. Просто своевольно втянув меня туда, накрыв меня этим пространством. Я знала, что за моменты такой близости можно отдать душу…
