Потом я забавлялась тем, что начинала рассказывать знакомым мужчинам, какой царский подарок сделал мне Соловей. Это звучало так недвусмысленно двусмысленно, что меня понимали совершенно однозначно. Я это видела по грусти, начинающей разливаться в глазах. Мои восторженные рассказы значили только одно. Эта женщина принимает только вот такие нехилые подарки…
Не только. Еще можно попробовать предложить мне свою жизнь…
…В поезд набилось народу под завязку, на последние места в конце вагона за минуту до отправления запрыгнули какие-то парни. Туристы возвращались из похода, эмоции били через край. Они балагурили, один от избытка себя принялся напевать. Проходивший мимо милиционер покосился:
— Какие таланты пропадают…
Ментовский юмор заключался в том, что пропадают на свободе… Теперь уже я недоуменно проводила мента взглядом: «Глазами смотреть будете и не увидите…» Туристы тем временем уверенно втянули в разговор всех вокруг, туманно заговорили о своей работе, никак не называя свою профессию.
— Вы — коллеги этого ценителя талантов, — разоблачила я их мгновенно.
Певец вытаращился на меня.
— Как вы узнали?!
Я отвернулась на своей полке, усмехнувшись про себя. Я не узнала. Я срисовала…
— Пошли покупать, — вместо приветствия брякнула я по телефону своему прихвостню. Придя утром с поезда домой и бросив под зеркалом сумку с деньгами. «Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает больше…» И услышала, как на том конце провода упала на пол челюсть… Это он все кричал и убивался, что моя старая гитара уже совсем сдохла и мне срочно нужна новая, иначе мы не сможем выступать. И я была готова добывать эту гитару где угодно. Потому что она была нужна ему…
— Я. Еду. За. Гитарой…
Мы умудрились столкнуться с ним на вокзале. Когда я, верная себе, без предупреждения очередной раз сбегала в Москву. Именно чтобы додавить… А прихвостень провожал отца в отпуск…
— А-а, — в бессильной ярости и отчаянии заныл он, снизу вверх заглядывая в мои холодные глаза. — Сбегаешь, потом скажешь: вот, ничего не получилось. Ты просто придумала отмазку, чтоб сбежать!..
У этого усыновившегося у меня «сироты» был такой вид, как будто его опять кидает родная мать. Ну, кинула она его. Так то когда было. Пора бы успокоиться и не искать заменитель матери в чужих тетках. Я-то его не усыновляла. И давить на мой материнский инстинкт — занятие опасное, реально может задолбать отдача. Чужих детенышей не кормим…
— Верь мне… — бросила я сквозь зубы, уходя к вагону. Этот детеныш дал мне четкую установку, что ему надо. И я пошла эту вещь ему добывать…
Надо было видеть, как он плясал вокруг этой гитары, притащив ее из магазина… Он чуть не умер над новой игрушкой. А я любовалась им самим. Ну, слава богу, мой ребенок, кажется, доволен…
— Я не знаю, как ты это сделала… — до сих пор иногда — как бы между прочим — роняет он негромкую фразу. — Но зато у нас теперь есть гитара…
— Давай, начинай хотеть чего-нибудь еще… — усмехаюсь я ему в ответ. — А я это тебе добуду…
«Говорят, музыканты — самый циничный народ…»
— …У меня просто совесть проснулась… — вдруг постфактум принялся тогда что-то объяснять Соловей. Мы шли от банка к метро по длинной аллее. — Я так подумал: спросят меня после смерти, куда я дел такую кучу денег, а я что скажу? Пропил? На проституток потратил? А так — подарил музыканту гитару. Я знаю, как это важно…
Михалыч, это ужасно важно…
Но тогда я с серьезным видом только кивала: да, да… «Господи, — колотил меня веселый мандраж, — успеть бы теперь исчезнуть с деньгами!» Но сосредоточенным лицом я демонстрировала полное согласие. Помочь хорошему человеку — дело святое. Я давно живу по принципу: «Будь хорошим человеком. Это окупается…»
Что еще меня в этой ситуации здорово развлекло, так это то, что после всей этой циничной разводки он ведь все равно остался с чувством, что нехорошо тогда со мной обошелся. А все правильно, гитара в этой истории стояла совершенно отдельно. Обид она никоим образом не покрывала и не отменяла… «Спасибо — отдельно, овраг — отдельно»…
Если бы он хотя бы специально не обижал людей, это сэкономило бы ему кучу денег. А, да, конечно, «бабла-то хватает»… Не понимаю, как так можно? Я ему поражалась. Это как же надо не уважать себя, чтобы прямым текстом заявлять людям: я не в состоянии общаться с вами хоть сколько-нибудь по-людски. Вот вам бабло. Хватает? Терпите… Но деньги неминуемо закончатся. А люди закончатся еще быстрее…
Я посмотрю, кто с тобой останется, когда у тебя не останется ничего…
Глава 6
Веди себя правильно
Твою мать! И ВОТ ЭТО МНЕ ПОДСУНУЛИ ПОД ВИДОМ МУЖИКА?! Это еще и вот эту истерику мне сейчас, плюс ко всему прочему, придется разгребать?! Это вот такая манера поведения у нас теперь называется — мужская?! Это вот он — революционер? Это вот это — террорист? Это на него лежит досье в Интерполе? Это вот он устраивал бунты на каких-то там зонах?!
Да пропади ты пропадом! КТО ИЗ НАС ДВОИХ — БАБА?!
Теперь ты можешь впадать в отчаяние
Я жестокая. И несправедливая. Безобразные истерики великовозрастных мужиков я отметаю с ходу. Я их никого не усыновляла… Я знала, в чем я сильнее его. Там, где у него начинался нервный срыв, я превращалась в лед. Потом, когда вся эта история уже закончилась, я только жестко обронила своему другу Жене в Нижнем:
— Общение со слабыми людьми оскорбляет…
У Жени глаза на лоб полезли. Под «слабыми» я подразумевала международного террориста…
Собственно, истерика Соловья — это было как раз то, что мне самой в той ситуации позволило успокоиться мгновенно.
А было отчего впасть в отчаяние…
…Признаю, был момент, когда я отстраненно подумала, что уже вполне могу начинать цитировать «Особенности национальной охоты»: «Теперь ты можешь впадать в отчаяние…» Как говорит «мой любимый циник»: у женщины между легким беспокойством и паникой проходит месяц. К началу описываемых событий я этот путь проделала уже до половины. Было отчего загрустить.
Собственно, к тому моменту — к концу июля — Соловей уже вроде бы сумел окончательно выставить меня из своей жизни. И перевел дух… Я вернулась с охоты с роскошной добычей (я опять про свою гитару). Но что-то подсказывало, что это еще не конец. Как-то уж слишком цивилизованно мы расстались. Я нутром чуяла: здесь еще должен быть мощный финальный аккорд. Цивилизованные отношения — не его стиль…
Мы с Тишиным потихоньку замышляли мое выступление в Бункере. Я, уже злобно выдворенная из Москвы Соловьем, звонила «своему фюреру» из дома. Первый раз я его не застала. Трубку у него на квартире взял кто-то другой. Я в принципе никак не идентифицировала в этом ком-то Соловья. Он был обескуражен: «Ты что, меня уже вообще не узнаешь?» Неделя всего прошла… Расставаясь со мной, он картинно поведал мне, что я, мол, теперь — ах! — очень долго не смогу его забыть… Щас…
