— Мне сказали, он скрывался.
— И до сих пор скрывается.
— Сколько светит мужикам?
— Статья 213, часть 2 — от пяти до семи, по-моему, и 167, причинение материального вреда — там до двух лет. Всего — девять…
Тогда же, в конце августа, я пытала в Нижнем знакомую нацболку из Москвы. На концерт приехали…
— Ах! — в своей вечной утрированной манере всплескивала она руками. — Там у нас в Москве все в ахуе! Никто не ожидал, не мог предположить, что будет ТАК! Как тогда, на «Антикапе-2002», когда был прорыв и двоим впаяли срока. Мы тогда тоже вообще НИКАК ТАКОГО ПОВОРОТА НЕ ОЖИДАЛИ!
«ТВОЮ МА-АТЬ! — чуть не взвыла я на всю Покровку, такую неуместно нарядную, в лампочках-гирляндах, чинно прогуливающуюся, мажорную. — Как малые дети…»
Я чувствовала, что меня непоправимо оставляют сиротой. Я пыталась было из дома набрать Москву. Но не было ничего более бессмысленного и несвоевременного, чем мой голос в трубке тишинского телефона. Милый, милый Тишин с новым сияющим взглядом… Мне было страшно с ним заговорить…
Есть прошлое. Есть настоящее. Есть страшные сказки про светлое будущее, которые каждый себе придумывает сам, а потом жизнь кладет на то, чтобы сделать их былью. Нет, кто-то вообще не придумывает ничего. Кто-то мечется, не зная, чью сказку выбрать. Кто-то все давно для себя решил и живет по принципу: «Делай что до́лжно, и будь что будет». От такого человека можно услышать красивый миф о будущем. Но это все равно будет только миф. А со всех сторон уже подступает реальность…
Я не пытаюсь предугадать, какой приговор всему этому мифотворчеству вынесет история. Я не берусь предсказать, где жизнь и смерть прочертят свою линию фронта. Что мне было нужно, я для себя поняла давно…
Накануне свадьбы Тишин просил сочинить ему текст торжественной клятвы. Я сейчас нашла тот свой листок…
Не в нашей власти предсказать, когда и как настигнет нас судьба, на каком нашем вздохе закончится время и для кого первого в свои права вступит вечность, но я знаю, чем обернется для жизни смерть одного из нас. И я знаю, чем оправдается наша правда перед истиной: я стану этим оправданием для тебя, а ты — для меня. Война — это наша любовь, любовь — это наша война. Наша жизнь — месть смерти, наша смерть — оправдание жизни…
Да… Смерть…
Часть четвертая
Погоня за удачей
Шелка. Лязг затворов.
$$$$$$Мы пленны.
Для смерти
$$$$$$мне хватит сноровки.
За ним на казнь —
$$$$$$ход королевы
В бессмысленной
$$$$$$злой рокировке.
Пути назад нет,
$$$$$$кончен раунд,
Мой дуче, мой фюрер…
$$$$$$Мой мальчик…
Я стану твоей
$$$$$$Евой Браун,
Твоей стану
$$$$$$Кларой Петаччи…
Глава 1
Надо быть осторожнее в своих желаниях
— Вы переспали с ним только ради своей книги?
— Да. Потом мне понравилось то, что он делал со мной.
— Звучит несколько цинично, леди.
— Я использую людей для своих книг. Пусть мир будет бдительнее…
Возможно, пытали…
…Патологоанатом в заляпанном фартуке расправит в руках накладную, сверяя опись с лежащим перед ним оригиналом.
— Так, женщина, белая… гм… уже — синяя… 29 лет, рост 178 сантиметров, вес — 44 кг…
Он, наморщив лоб, уставится на меня сквозь очки. Я, лежа на ледяном железном столе в прозекторской, кокетливо сострою ему глазки: ах, мужчина, нехорошо так беспардонно раскрывать женские секреты, в какой-то момент я неожиданно стала такой старой!.. Он же продолжит читать:
— Телосложение… ненормальное… — Подумав, он достанет ручку и допишет от себя: «Возможно, пытали…»
Я с яростью вцеплюсь в него взглядом: негодяй, только попробуй нацарапать, что я умерла от старости! За ногу укушу!.. Он же, еще подумав, тем временем впишет в графу «Заключение экспертизы»: «Смерть наступила в результате отделения души от тела и переселения оной в мир иной…»
— Тетя Клава, — обернется он к двери, — можете покойницу обряжать. Она очень хотела носить… быть похороненной в какой-то своей любимой юбке…
В этот момент из-под стола раздастся утробный кошачий мяв. Но Ай-Уже-Не-Болит только брезгливо набросит на бодрую мумию несвежую простыню.
— Сгинь… ты ЭТО есть не будешь…
…Я вдруг очень ярко увидела перед собой эту картину. Хотя в глазах у меня уже давно было темным-темно. Очень неприятно, когда все вокруг вдруг так резко темнеет…
Сырой асфальт становится оглушающе черным, желтые пятна листьев взрезают мозг своим неистовым цветом. С болью, наотмашь начинают бить по глазам, залепляют глаза своей желтизной. И тогда кажется, что в следующий момент асфальт стремительно полетит в лицо… Почему мне так плохо, почему мне так быстро стало так плохо?.. Я хронически не могу даже думать о еде. НО КАК ЖЕ Я ХОЧУ ПИТЬ!
А теперь — все по порядку…
Восстание живых мертвецов
— Как интересно люди живут… — Я листала городскую газету, в которой всю жизнь пытаюсь работать. Какое чувство юмора. Только почему они в середину газеты поставили этот анекдот с последней страницы? Анекдот, где эта очкастая жаба подробно рассказывает, как тратит какие-то противоестественно завышенные суммы на совершенно неудобоваримую дрянь. И называет это все акцией: «Жизнь по минимуму». Мол, эта корова взяла журналистское обязательство не тратить деньги на еду — и это описать. Вдруг похудеет?
«Спроси меня — я знаю как…» — презрительно скривила я губы. Но бесплатно разъяснять ей очевидные вещи я не разбежалась. Реакция на это выдуманное газетой мероприятие у меня была только одна:
— Если я буду так жрать, как она голодает, — я умру от обжорства…
Однажды я вычитала в «Лимонке» прелестную фразу: «Понтам дешевым цена — могила». Я видела людей, которые в свое время действительно сильно экономили на еде. Их зовут Скрипка и Соловей…
Скрипка попал в поле моего зрения в тот момент, когда рассказывал Громову в Бункере о том, как однажды объявил в тюрьме голодовку и потребовал поместить его отдельно ото всех. Чтоб не искушали. Его кинули в холодный карцер…
— И пока-а я обогрел это помещение своим телом… Там потолки вот такие! У меня был кипятильник — я грел себе воду…
Полтора месяца. В ледяном помещении. Он пил только воду…
Его надо было видеть. Тогда, в Бункере… Ему лет сорок, изможденно-просветленное лицо с изношенными чертами изборождено морщинами и искажено так, как будто его мучает если не изжога изнутри, то уж точно некоторое отвращение ко всему, что происходит снаружи. Он высокий, очень худой, какой-то согнутый, передвигается осторожно. Так выглядят люди, страдающие от болезней внутренностей. А еще он был мрачным мизантропом и продвинутым кришнаитом, уже лет десять — пятнадцать отрицающим мясо… В заключении он, кажется, пробыл не очень долго…
