— Зачем было его пытать, он бы и так сказал, что Яшкина сестра живет в Красном. Что он еще мог знать? Вся его задача сводилась к одному — указать точное местонахождение каждого балаевского дома. Но он их перепутал, и Кукарев не нашел бы сундук, но подсказали Егоровы. Дальше знаешь, на них напали, я вступился. В банде был человек из конторы, Арсений Петрович, его коллеги уже навещали тебя. Так получилось, что я спас его, и мы приехали в Красное. Но через день он снова вернулся в Жердяевку и с ним я. Арсений Петрович был убит, мы похоронили его на кладбище. Погибли и остальные — не поделили золото. Начали убивать друг друга еще на берегу, а остатки подорвались на катере. Никто не выплыл. Теперь понимаешь, какие у меня будут неприятности, если узнают, что я там был?
— А куда делись ночные гости?
— Одному шею сломал Никифоров, а двоих убило Оно.
— Слушай, может, хватит? Оно… Оно… Бред какой-то. Почему тогда ты живой остался?
— А я за золотом не охотился. Проклятие действует на тех, кто ищет сундук.
— А ты к богатству равнодушен?
— Деньги — это свобода, кто от нее откажется? Вопрос в другом. Как они достаются? Грязные деньги мне не нужны.
— Понятно. Значит, ты утверждаешь, существует привидение — виновник всех смертей.
— Виновник — людская жадность. А что существует таинственное Оно, показывает пример с Никифоровым — увидел его глаза и все это время, почти полмесяца, был в его власти.
— Да, брат, влип ты в историю. Столько трупов, а привидение, пусть и существующее, в свидетели не возьмешь, остаешься ты. Или ты все же участник? Ладно, переговорю еще с Николаем. Оружие оставили себе?
— Зачем? Тогда уж точно повяжут. Часть утопили, часть захоронили вместе с трупами.
— Надеюсь, ты говоришь правду, — Алексей достал пачку сигарет, закурил. Чувствовалось, он в затруднении, с одной стороны, столько трупов и утаить это он не имеет права как должностное лицо, но тогда ему надо указать на меня, иначе, спрашивается, откуда он обо всем узнал.
— Сделаем так, — он глубоко затянулся и выпустил струю дыма, — не хочется мне тебя подставлять, не одни, так другие прибьют. Надо тебе из деревни уехать и немедленно.
— С такой рожей? Пусть сначала приобретет нормальный вид.
— Ждать нельзя. С этой минуты тебя никто не должен в деревне видеть.
Забежавший во двор Николай прервал наш разговор:
— Лизу везут в райцентр, «скорая» уже приехала. Я с ней. Переоденусь, соберу кое-что в дорогу.
— Ты хоть скажи, как она? — следуя за ним в дом, спросил я.
— В сознании. Но Егорова говорит, лучше увезти в райцентр, рана глубокая.
— Папа, а где мама, а куда бабушка ушла? — с испугом глядя на меня, обхватили ребятишки Николая, они и во двор не выходили, потому что боялись моего вида.
— Бабушка сейчас придет, а мы с мамой съездим в район.
— Сахарную вату привезешь?
— Привезу, — Николай переодевался, тут же складывал в сумку Лизино белье, полотенце…
— Алексей предлагает мне на время исчезнуть. Не подскажешь куда? Так, чтоб ни один человек не видел.
— Есть такое место. Правда, далековато. Помнишь покос возле Боровой? Лет десять назад там домишко соорудили, чтоб не мотаться каждый день в село. До зимы на покос ни одна собака не сунется. Летом на машине туда не проедешь. Пробовали засыпать, да без толку — прорва. Не забудь ружье, рябчиков постреляешь. Все, я побежал. Гошка ждет, на мотоцикле подбросит, — Николай поцеловал ребятишек и рванул к двери.
Но на крыльце его задержал Алексей:
— Скажи, ты веришь в существование таинственного Оно, привидения или чего там?
— Конечно, чуть нас в курье не утопило. Да и сегодня утром, парни такие здоровые были, а тоже, — эти слова Николай договорил уже на бегу.
— Все. Забудем про Оно, а то у меня крыша поедет. Мне нужен правдивый мотив нападения Никифорова, который я мог бы предъявить следователю. Мотив такой, чтобы не вызвал подозрения ни у бандитов, ни у людей из конторы.
— Есть такой. Когда Яшка учился в пятом классе, произошел один случай. Отец у него баптист, и Яшку в школе тоже дразнили баптистом, и как-то раз на перемене он поколотил дразнившего и сорвал с него пионерский галстук. Это увидела мама и страшно возмутилась, схватила его за шиворот и потащила к директору, по дороге Яшка укусил ее за руку и получил по губам. До директора она его все же дотащила. Яшку не исключили, оставили в школе, «чтобы вытащить из религиозного омута». Потом мы с Яшкой подружились, и он часто приходил к нам. А мама до сих пор переживает, что ударила ученика.
— Мотивация хорошая. Что решил с отъездом?
— Николай предложил перекантоваться на покосе, возле Боровой.
— Хорошее место. Посиди там неделю. Потом видно будет.
— Знаешь, оставлять маму одну…
— А если за домом будут следить? Арсения Петровича в селе видели, Николай нахваливал его, вот, мол, мастер по машинам. Если его коллеги проведают, что он жил у вас, не отступятся до скончания века. Одна надежда, что никто не запомнил его имени и отчества, а то, что он классный механик, запомнили точно, и это хорошо. Предупреди Марью Семеновну, если про него будут спрашивать, пусть назовет другое имя и скажет, что это твой друг, были проездом, ехали отдыхать — да зачем я тебя учу, придумаешь сам. За мать не беспокойся, я ее в обиду не дам. А тебя чтоб с этой минуты никто не видел. И напоследок вопрос на засыпку. Почему ваше Оно приказало Никифорову напасть не на тебя — все же свидетель, если не участник, а на твоих родных? Тебе не кажется это странным? У меня такое ощущение, что Оно тебе мстит. Как тебе моя версия?
— Я просто наблюдал, за что мне мстить?
— Не знаю, не знаю. Но ты один остался в живых, вроде как не по зубам привидению. А почему? Я думаю, между тобой и Оно есть связь.
— Ты хочешь записать меня в шаманы?
— Я лишь чувствую, во всем этом кроется какая-то загадка. Ладно, не буду тебя больше пытать. Поговорим через неделю, — уходя, Алексей еще раз предупредил: — В селе тебя нет.
До темноты я скрывался на сеновале, проделал в крыше отверстие и следил за двором. Приходил Алексей со следователем и еще двумя мужчинами, спрашивали маму только о Никифорове. Когда они ушли, мама стала собирать меня в дорогу — приготовила все, что нужно, но в рюкзак не складывала. Мало ли кто мог нагрянуть — сразу бы начали расспросы.
Первый день моего пребывания на покосе я проспал, как вошел в избушку, упал на соломенный матрас и проснулся только поздно вечером — разбудил барабанящий по крыше дождь. К тому же я сильно замерз, зуб на зуб не попадал. Едва встал, все тело болело, нехотя выбрался наружу, справил малую нужду и тут же вернулся к матрасу. Закрылся полушубком, мама всучила его мне чуть ли не насильно, и дрыхал до утра.
